Портрет времени

ПРИАМУРСКАЯ САГА
(продолжение)

В ПОИСКАХ ЛУЧШЕЙ ЖИЗНИ
Приехала в Хабаровский край первая переселенка Наталья Верба

Завершив разговор о переселенцах, перечислив фамилии пятерых теперь уже россиян, прибывших на конец мая в Хабаровский край по программе содействия переселению проживающих за рубежом соотечественников, и уточнив при этом, что трое из пятерых «имеют отношение к Дальнему Востоку», реплику о «поиске лучшей жизни» бросит начальник УФМС по Хабаровскому краю Валерий Ефремов. Познакомившись с Натальей Вербой, пойму, что лучшего заголовка для очерка не найти...

ПОЗНАНИЕ НОРМЫ

Ставший моим Дерсу Узала и собеседником в поездке заместитель Ефремова Александр Бронников, предупредил: дорога неблизкая – до Вяземского 130 километров, оттуда еще три десятка до села Шереметьево, где поселилась Верба. Договорились выехать в 8.15.
Так и выехали – минута в минуту.
Вырвавшись за город, наша машина летит по шоссе со скоростью 130 километров в час. Сижу – любуюсь видами. Солнце. Высокое лазурное небо. Свежая зелень. Туман на вершинах сопок. Навстречу – по ухоженной ровной дороге – бегут чистенькие японские машины. Да Россия ли это?! Вспоминаю калужский и тверской репортажи своего коллеги Андрея Полунина – там, на «выщербленных» дорогах, он подвеску разбил. А тут тебе – автобан, только на две полосы...
Бронников же, не замечая моих восторгов вслух – привык, не иначе! – анализирует миграционную ситуацию, так и сыпет цифрами, почерпнутыми, как я понял, из статистических отчетов: по округу – 112 тысяч безработных; квота на прием рабочей силы в этом году – 130 тысяч, да еще с прошлого перешли 70 тысяч – итого 200 тысяч. Между тем работодатели подали заявки на 44 тысячи... «Они не заинтересованы брать российских граждан, - делает неизбежный вывод Бронников. - Иностранцам платят вдове меньше». Покончив с цифрами, он углубляется в детали – говорит о нелегалах, затем переходит к анализу анкет... Меня тем временем отвлекает придорожный знак: «Осторожно, олени!». Ловлю себя на мысли, что здесь иные, чем в средней полосе России, просторы: шире и выше – просторнее – иначе не скажешь... Отвлекшись, пропускаю что-то важное в рассуждениях Бронникова, зато улавливаю точный вывод, и старательно вписываю его в блокнот: «Это не гуманитарная программа – важно кто к нам едет!», - говорит умудренный опытом Бронников...
В Вяземском в машину подсаживается начальник отделения УФМС по Вяземскому району Любовь Галкина. Раньше Вяземский был поселком городского типа, нынче – город. Уютный. Дороги ровные – во всяком случае, в центре, который я успел увидеть. Новая большая больница. Школа. Еще какие-то современные здания из бордового кирпича, возведенные с сохранением стиля построек конца XIX века. На развилке в глаза бросились таблички – читаю вслух: «улица Ленина, улица Карла Маркса». «И Коммунистическая есть», - подхватывает со смехом Любовь Семеновна...
Позже, на обратном пути, когда будем проезжать мимо умершей фермы, попрошу остановиться, чтобы сфотографировать, и подумаю: может, правы люди, что не меняют названий, не сносят памятники советских времен, старую ферму не трогают? Не потому, что руки не дошли – в отношении дальневосточников к этим памятникам, материальным свидетельствам годов разрухи, есть что-то беззлобно-снисходительное: улица Коммунистическая, но жизнь – другая! Пусть стоят пока – в назидание в след идущему поколению. Для сравнения: плодами труда дорожите! Иначе вас ждет такое...
Норма познается через патологию. Коммунизм – патология...
Патология отдалась чудовищными метастазами в 90-х: здесь, в Приамурье, из России в сторону Китая шли эшелоны: с лесом, металлом. И выросли на той стороне Амура современные города. Вместо фанз.
- На наши деньги, - уточнит Любовь Семеновна. И в голосе ее услышу боль...

РОГАТЫЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

Патология отдается метастазами до сих пор.
- В городе работы мало, - говорит Любовь Семеновна, - в живых остались деревообрабатывающий комбинат, железнодорожная станция, горгаз, пожарная и торговля. Район был сельскохозяйственным. Нынче сажают картофель, сою. Овощи – нет. Молочные фермы были хорошие. Сгинули. Но поля для корма остались – куда денутся – они здесь замечательные. Хочешь восстановить сельское хозяйство – вложи деньги, чтобы люди работали, и чтобы оплата была по труду. А сейчас селяне на учете как безработные... Те, кто переезжает к нам из Киргизии, Казахстана, Узбекистана, перебираются в Хабаровск – там возможностей больше...
Машина, не снижая скорости, мчит уже по районной дороге – по добротному асфальту. Черт побери, думаю, тридцать лет назад я колесил здесь на редакционном газике по ухабистым пыльным дорогам. Не до природных красот было – не всегда замечал. А ныне – гладкая непыльная дорога – глазею на яркие весенние лес и поля, на речки и дальние сопки, и неясная тоска гложет...
- Земли – не меряно! – говорит неожиданно Галкина...
Сильный аргумент – но кто его слышит, кроме нас с Бронниковым и водителя?..
Но Галкиной, похоже, и нашей аудитории достаточно – наболевшим делится.
- В последние годы село оживилось. Правда, слово совхоз не звучит – появилось краевое унитарное сельскохозяйственное предприятие «Котиково». Построили современную ферму – называют мегафермой. Коров из Австралии привезли – тоже, выходит, переселенцы, только с рогами. Прыгучие, как сайгаки – через двухметровый забор скачут. Удои от этих коров неплохие. Рядом с мегафермой будут строить жилой комплекс для специалистов... В селе Красицком уже возвели первый кирпичный дом на двух хозяев с большими земельными участками. Дальше – видно будет...
Подъехали к КПП. Граница. Колючая проволока. Достаем паспорта. Но для проезда паспорта недостаточно – нужен еще и пропуск. С местной регистрацией – пропускают. Мы – не местные.
Слышим, как Любовь Семеновна убеждает сержанта-пограничника: «Я вчера звонила Иванову, он должен был...». Судя по кислому лицу сержанта, сигнал от Иванова не дошел. Иванов – комендант. Через десять минут выяснилось: список есть. Сержант неторопливо садится за походный столик: «Запишем – пропустим».
Меня предупредили – фотографировать нельзя. В наши-то дни! Секретность – метастазы 70-х. Как улица Коммунистическая в Вяземском...

НЕ ХВАТАЛО ТОЛЬКО БАССЕЙНА

Бронников и Галкина знают, где живет Верба, но – дело чести! – заглядываем к главе сельского поселения Шереметьево Любови Школьниковой.
- Полюбуйтесь нашими видами! – завидев нас с Галкиной, говорит Любовь Михайловна.
Через минуту, когда Галкина выйдет из кабинета, я пойму, отчего такая неожиданная встреча: Школьникова по горла занята управленческими делами – на рабочем столе гора бумаг, калькулятор, беспрестанно звонит телефон. Но, поняв, что так просто от нынешнего гостя не отделаться, говорит об условиях, которые «позволяют развивать сельское хозяйство».
- В лучшие времена, - начинает она, впрочем, не глядя мне в глаза, - до 91-го года, поголовье у нас доходило до двух тысяч. Производили молоко. Кормовая база позволяла содержать такое количество животных. У нас прекрасные сенокосные угодья. Таких нет в других сельхозпредприятиях. Я уже не говорю о пригородах Хабаровска, даже Котиково – головное наше предприятие – не имеет таких лугов, какие у нас. От двух тысяч осталось 415 голов, из них всего 215 дойных...
- Вы как-то обреченно говорите, - не выдерживаю я.
- Обреченно? Объясню. Избираясь на эту должность, я, конечно, видела наши болевые точки. И так как сельхозпредприятие всегда являлось экономической основой нашего села, то я ставила перед собой задачу: содействовать подъему сельхозпроизводства, так как это обеспечивает рабочие места… Я пыталась, думаю, недостаточно, раз не получилось...
И тут я понимаю: эта скромная и, видно, умная женщина приписывает вину за разруху себе! У нее от тоски бытия что-то там замкнуло. И вот она отчаянно кается, чтоб, значит, загасить боль...
- Любовь Михайловна! – едва не ору я. - Зря казните себя! Скажите лучше: были бы деньги и возможность строить дома для людей – поехали бы сюда такие как Верба?
- Без сомнения! – выныривает из наваждения Школьникова. - Можно развивать даже остатки былого. Да, животноводческие помещения разрушились. Да, коровники, построенные сорок лет назад, в аварийном состоянии. Но люди их не бросают – работают, несмотря на тяжелые условия... Если будут деньги – построим новое.
А жить здесь можно. Даже нужно! У нас красивейшие места. Река прекрасная. Чистый воздух. Есть охота и рыбалка. Все условия для развития личных подсобных хозяйств. Земли не меряно для развития фермерских хозяйств. Любую форму сельскохозяйственного производства можно развивать. Есть мысли и о другом производстве. У нас прекрасная школа. Каждый год – медалисты. В прошлом году были золотая и серебряная медали у наших выпускников. Единственные в районе. У нас чудесный детский садик... Ведь сюда ехали раньше. И живут! Село основали переселенцы-казаки в 1865 году. Здесь всегда очень хорошо жили. Я приехала в Шереметьево в 1989 году. Здесь было все: прекрасная столовая, торговый центр, КБО, Дом культуры. Он и теперь работает. Все было для жизни! Единственное, чего не хватало – плавательного бассейна...

ТАКОЙ ЗДЕСЬ НАРОД

Переселенка Наталья Верба – из тех, о ком Валерий Ефремов отозвался кратко, но казенно: «имеют отношение к Дальнему Востоку». В переводе на разговорный язык, Наталья Верба – коренная дальневосточница. Родилась в поселке Ягодном Комсомольского района. В 1982 году, окончив школу, выскочила замуж за служивого казаха и уехала с ним в Казахстан. Жили в селе в ста километрах от Астаны. Профессии, естественно, не было – пошла «в животноводство». Родила троих детей: сына Алексея, и двух дочерей – Юлю и Зорину. Сегодня, соответственно, Алексею 24 года, Юле – 22 и Зорине – 14 лет.
В 2000 году муж умер. Села, как и в России, разваливались. Работы не было. Русскоязычный люд потянулся на выезд – кто куда. Те, у кого родственники в России были, – поехали в Россию. Другие отправились в Германию. Третьи – в Польшу...
- Остались мы одни, - излагает судьбу Наталья. – Жить стало тяжело. Не жили, а мыкались. Потом нас стали прижимать. Работаешь – кусочки авансом дают. А там и уголь надо купить, и дрова нужны. Одной тяжело тянуть. Юля еще в школе училась. Сережа рано пошел работать, чтобы семью поддержать. А потом как-то услышали о государственной программе. Юля после школы поехала в Астану работать. Я говорю: «Юлечка, узнай, где посольство России. Узнай о программе». Оказалось, по Казахстану программа еще не работала – в начале лета дело было. Нам сказали: «Подойдите в конце августа». Мы приехали. Нам предложили несколько областей. Я сразу: «В Хабаровск». У меня здесь сестра и мама. Мне: «Ой, куда вы – там тундра, холодно». Я говорю: «Какая тундра? Там яблоки растут! Там воздух. Там Амур! Там красотища! Ради одной красоты стоит ехать». Все потянулись – кто в Калининград, кто – поближе к Москве, в Центральную Россию. А мы одни – в Хабаровск.
Я в животноводстве всегда была, и говорю: «Нам город не нужен. Поедем в село. Мы привыкли к селу: чтобы земля была, чтобы тишина и воздух». Ну, что, говорю, дети, едем? Они – едем! Дом продадим, пособия дадут – с чего-то начнем. Не к маме же ехать. Не к сестре с тремя детьми – у нее своих трое. Поедем в село. Жилье обещают. Главное, чтобы крыша над головой была, на остальное заработаем...
Их встретили работники ФМС и телевиденье. Привезли в общежитие, где у ФМС специальные комнаты. Быстро оформили гражданство. Автобусом довезли до места.
- Привезли нас в Шереметьево, – с удовольствием рассказывает Наталья. – Ввели в двухкомнатную квартиру. Пустая! Валентина Андреевна Гончарова, из местной администрации, соленья принесла. Другие люди – продуктов. У нас не на чем спать было – смотрю, диван несут, потом кровати, стулья, чайник, электрическую плитку. И люди все идут: что нужно?
Поздно вечером, когда уйдет последний гостеприимный селянин, она заплачет. Оттого заплачет, что жизнь привела ее, наконец, к таким добрым людям.
От счастья заплачет...
- Зорина пошла в школу, в седьмой класс, - продолжает Наталья, найдя во мне благодарного слушателя, и говорит так быстро, что слова не вставишь – от желания поделиться тем самым счастьем, что от здешних селян получила. - Учителя, классный руководитель картошки передали, капусты, банку помидоров. Говорят: что надо, обращайтесь. Передают. По сей день. Такой здесь народ...
- С работой как?
- Сначала дояркой предлагали. Там я была ветеринарным санитаром. У меня спина больная. Ушла с доярок. А здесь вручную доят. Бачки. Тяжело. Я говорю: не выдержу, буду подводить постоянно. Предложили идти в телятницы. Я на телятах никогда не работала, но держала свое хозяйство, знаю, как с телятами обращаться – как дома, только здесь их больше... Глаза боятся – руки делают... С января работаю телятницей...
Алексей уехал в Комсомольск-на-Амуре. Квалифицированному газоэлектросварщику в селе работы не нашлось. В Комсомольске же, такие нарасхват. Доволен. Пока живет у тетки. Заработает, как считает Наталья, – жилье будет...
Юля работает в школе. Старшей вожатой. Готовится поступать в педагогический институт. Заочно. «Здесь учителя нужны», - вставляет скромно молчавшая Юля.
- Место понравилось?
- Очень! – отвечает первой проворная Наталья.
- Когда приехала, такое чувство было, как будто я здесь жила всегда и это все мое, - подхватывает дочь.
- Такое ощущение: приехали к себе на родину. Хотя они у меня родились в Казахстане, - замечает мать. - Я в Россию привезла троих. Юля замуж выйдет – дети пойдут. Зорина школу окончит – будет работать, семьей обзаведется. Сын женится – тоже корни пойдут...
Они уже и участок начали осваивать. «Мелочь посадили», - скажет Наталья, потом покажет рассаду помидоров, огурцов: «Будем высаживать. Люди помогают. В беде не оставляют. Картошку на семена дали. Все хорошо»...
Их постоянно наведывает «начальство». Из районной администрации. Из ФМС. Из Министерства сельского хозяйства были, спрашивали, чего не хватает. Предлагали: звоните, сообщайте. Номера телефонов у Натальи на видном месте лежат...
Счастливую Вербу не остановить – хочет сказать обо всем сразу: и о том, что младшая – отличница, что президентом школы ее выбрали, что учителя девочкой восхищаются, что грамот у нее много, и что старшей Юлей в школе тоже довольны – организатор хороший. «Здесь рады, что мы приехали», - подведет черту Наталья и... неожиданно перейдет на государственный масштаб: «Медведев стал президентом. Издал указ, чтобы меньше было препятствий для малого бизнеса. Здесь есть, чем заняться. Земли много. Для тех, кто не ленится, и голова работает – здесь возможностей очень много. Пусть едут!»...

КТО ПОСТАВИТ ДОМ?

Признаюсь: отравленный лживой столичной циничностью, поначалу заподозрил я в столь пристальном опекунстве Вербы дань казенному долгу. Но позже, когда остынут эмоции, вспомню и неподдельные интонации Бронникова, и легкую иронию Галкиной, и откровенную досаду в формулировках говорившего о «дальневосточных ранах» Ефремова – и пойму: эти люди искренни не только в словах, но и поступках. И произойдет это прозрение, когда пройдусь по сегодняшнему Хабаровску, в котором прошли мои юность и зрелые годы.
Но это будет позже. А пока мы возвращаемся из Шереметьева. И... вспоминаем переселение начала 80-х годов прошлого, двадцатого века. Его не особо афишировали, потому в моей памяти сохранилась лишь тень событий. Галкина же помнила их хорошо. «Ехали таджики, узбеки, молдаване, Горьковская область – для них строили целые улицы. Сотнями приезжали. Но! Не успели обжиться – грянули 90-е годы», - вспоминала она. И еще вспоминала, что ехали сюда далеко не самые работящие. Тут и в моей памяти стали всплывать смутные события тех лет: разговоры о переселенцах-пьяницах, переселенцах-лентяях, о том, что трудолюбивый и способный с места не сорвется, тем более в зрелом возрасте... Да-да, что-то такое было...
Но лучше помню другое.
1986-й год. Командировка в село Троицкое, центр Нанайского района. Иду с местным жителем по улице, по частному сектору, скольжу взглядом по однообразию серых домов. Думаю о своем. И вдруг – видение: выбеленный с примесью нежной пастельной краски аккуратный дом с мансардой – невиданная в здешних местах роскошь, чистый двор обнесен аккуратным же забором, благоустроенная дорожка к дому и еще какие-то удобства и украшения. Одним словом, выглядел тот дом среди стоящих рядом убожеств как бриллиант в пыли...
- Что это? – потрясенно спрашиваю местного.
- Выходцы из Западной Украины живут, - отвечает спокойно. – Те, которых после войны выслали.
Потом еще такой же дом попался. Останавливаюсь. Глаз не могу отвести. А местный мне и говорит: «Вниз по Амуру село есть – там только наши западенцы живут. Все дома такие – традиция. К ним как-то свои с Украины приезжали, звали назад. Наши делегацию послали. Возвращаются. Нет, говорят, на Амуре – рыба, лес, раздолье, свобода. Наш дом здесь».
Не знаю, легенду ли рассказал мне местный, быль ли, только я – поверил.
И вот, спустя 22 года, пересказал ее Ефремову.
И, как оказалось, попал в глаз...
- Это все-таки менталитет наших сограждан, - без паузы подхватил Ефремов. - Кто у нас на Дальнем Востоке живет? Сюда же всю жизнь ссылали. По-моему, деформация еще с тех времен идет. У меня дед был зажиточный – он тоже с Украины, только с границы с Белоруссией. Дед работал в артели. Дом у нас ладный был. А рядом жил сосед. Забор у него всегда сломан. И не работал. Напьется – выгонят из артели. И детей у него тоже человек пять. Помню, в нашем доме и молоко было, и яйца. Бабушка им даст, в эту семью. И таких семей в этом Троицком – мы там жили – пруд пруди. И подобных деревень у нас в России – полно! Ну, не хотят работать! За последние пятнадцать лет народ просто развратился. Лень поправить забор. Лень на пять метров пробить колодец. Он бочку в пыли поставит, чтобы ему привезли воды – знает, что машина обязана привезти. Он будет пить воду с пылью, но колодец не выроет. А рядом сосед – работящий – выроет. Бок о бок живут лентяи и трудолюбивые. Если дом нормальный – не обязательно хозяин с Западной Украины. Коренной дальневосточник тоже умеет работать. Худо то, что, если лентяй видит, что сосед в двух-трех местах трудится, он его уже начинает тихо ненавидеть – а если у того появилась, не дай бог, машина... Доходило до поджогов. Из черной зависти. Так везде на Руси. Корни глубокие... Почему сейчас китайцев и приглашаем...
Так вот, думаю я, вспоминая разговор с Ефремовым, откуда такая осторожность в подборе переселенцев у работников тамошних управлений Федеральной миграционной службы и государственной службы занятости населения. Вот откуда вывод Бронникова, вписанный мною в блокнот: «Это не гуманитарная программа – важно кто к нам едет!».
Опыт, однако, тоже сильный аргумент...
Вечером того же дня я был в гостях у восьмидесятидвухлетнего ветерана Великой Отечественной войны пенсионера, в прошлом технолога холодной обработки металла, одного из лучших специалистов в своем деле, которого еще несколько лет назад приглашали на особо важные работы, Владимира Федоровича Маклакова. Обратил внимание на стопку старых, чуть тронутых желтизной журналов на книжной полке. Взял один – наугад. «Наука и жизнь», № 5, 1988 год. Открыл. Статья об Александре Васильевиче Чаянове и его работа 1918 года: «Организация северного крестьянского хозяйства». В глаза бросились строки: «...Нужны долгие годы упорной работы, работы каждого крестьянина, каждого кооператора и агронома, чтобы нашу бедную деревню превратить в страну богатой и просвещенной трудовой земледельческой культуры. Первое дело, которое должны мы будем сделать, - это вернуть назад ее население, бежавшее на отхожие промыслы, и труд его приложить на улучшение родного земледелия...». Здесь же, в журнале, статьи о гравитации, о реабилитации Н.И. Вавилова, об индоевропейцах. Но, думаю, журнал попал в архив Владимира Федоровича из-за Чаянова...
И вот вопрос: зачем технологу холодной обработки металла Чаянов с его мыслями об организации северного крестьянства?
Да затем, что будущее Дальнего Востока уже несколько десятилетий волнует коренных дальневосточников, и с каждым годом – все острее...
Но это уже совсем другая история...
(продолжение следует)