Портрет времени

Почему не уезжаю?

В прошлом номере «ИБ» мы открыли новую рубрику "Почему уезжаем?" На сей раз - слово человеку, который уезжать не собирается, Михаилу Жванецкому. Его монолог открывает еще одну, на наш взгляд, важную рубрику: "Почему не уезжаю?"

М.ЖВАНЕЦКИЙ: МНЕ НРАВИТСЯ ЗДЕСЬ ЖИТЬ

Очень грустная тема. Тяжело становится. Просто не спишь ночами.
Уезжают самые близкие люди. Пустеет совершенно телефонная книжка. А я в нее плохих не записывал. Пустеет...
Там были мои друзья, в этой книжке.
Все уезжают. Школьные друзья уезжают. Вот школьные друзья - это для меня самое страшное. Страшнее, чем люди искусства. Те, на кого я опирался в повседневной жизни, кто мог стакан воды подать и мне и маме моей, уезжают. И
родственники уезжают. Это просто трагедия. Просто трагедия!..
Почему они едут? Потому, что их отсюда гонят палкой. Палками гонят эти бандиты. Гонят их палками. Вот эти крикливые фашисты...
Что значит, когда тебя выгоняют? Ведь видят же все – приезжают беженцы оттуда сюда, к нам. Такие же несчастные, как мы выезжаем отсюда туда. Ведь все же видят, что из этого дома гонят, как собаку, выгоняют палками из этого дома - туда...
Поэтому тема меня очень ранит, травмирует. Каждый из нас, начиная говорить на эту тему, поневоле влезает в какую-то область, куда не хочется. Как в кухонной свалке...
Но не я начал этот разговор. Я просто откликаюсь на оскорбление...
Весь этот фашизм во лжи. Они кричали – общество “Память" - когда торговали своими листовками: "У нас миллионы!" А после выборов мы видим что? Кто за них? Двадцать шесть тысяч голосов в Ленинграде за Риверова. Двадцать шесть тысяч! Из пяти миллионов!
Что можно сказать? Где эти миллионы? Что же они пугали нас миллионами?..
Ну, пусть, - я уже говорил, - пусть идут с вилами и лопатами.
Я так же буду защищаться. С такими же вилами и лопатами. Не потому, что я боюсь. Я никого и никогда не пугал. Никого не ненавидел. Для меня мой русский брат был таким же человеком. Ближе не было просто! Я всегда с ними. Они со мной. Мы всегда вместе. Я всю жизнь их...
Ну, как "их"?! Нас!!! Мы друг для друга все делаем. И никогда мне никто не отказывал ни в крыше, ни в куске. Когда мне было плохо, то меня поддерживали. И я им читал, рассказывал. И чего же, вдруг, я должен сейчас побитым уходить из этого дома? Это такой же мой дом. как я могу побитый отсюда уползать? Во-первых, во мне все восстает. Во-вторых, меня пока еще никто не гонит, кроме этой банды. Ну, пусть эта банда сначала разберется, сколько их там. Пусть они устроят референдум. Пусть устроят референдум! Среди всего населения Советского Союза. Кого гнать, а кого нет. Кому они здесь предоставляют жилье, а кого выгоняют отсюда. Я не уверен, что они могут говорить только о евреях. У них там большой список...
Вот, кстати, на Сухова я совсем не обижаюсь. Он сказал: "Жиды- подхалимы". Совершенно не обидно! Окружают, мол, Горбачева. У него было такое слово. Он это говорил депутатам. Потом в публикации этого не было. Вот на него не обижаюсь! Потому что это... простой, нормальный человек, у которого нет этого в крови. Это у него что-то такое в таксопарке. Я вижу. Это не есть то, выношенное, интеллигентное желание вытурить и преуспеть за счет этого маленького народа, как, допустим, у того человека, - не хочу называть фамилии! - который преследовал Высоцкого. Просто ненависть в человеке живет. Он направляет эту ненависть на что угодно. Как, бывает, рождается женщина верной женой. Ей все равно: вы или я женятся на ней. Она будет преданна. Это в ней есть. И бывает такой человек, в котором живет ненависть. Он вначале воюет против какой-то фамилии, потом против какого-то народа. Не будет этого народа, он будет воевать против другого. Все время в человеке живет ненависть. Что-то ущербное...
Я, конечно, хочу понять Михаила Сергеевича... Я его уважаю очень и хочу понять состав его президентского совета. Очень хочу понять! Я привык к тому, что, все-таки, он тоньше, дальновиднее. Скажу честно: я иногда то разочаровываюсь, то, вдруг, опять очаровываюсь в нем. Мне кажется, что, все-таки, в нем огромный талант политика, просто, даже, гения-политика! Я видел, как он съезд ведет. Боже мой, когда две тысячи человек не могли понять в какую сторону они пошли, потом пошли в другую сторону. Поэтому я считаю, что он понимает, что он делает. И он, наверное, сумеет нам объяснить, почему он взял некоторых людей в свой президентский совет. Ну, пусть так будет, может быть во время принятия непопулярных мер, я так думаю, они ему своими именами помогут как-то эти меры проводить, может быть, пусть будет так...
Я все время смотрю заседания Верховного Совета. И мне кажется... Мне кажется... Мне все время кажется, что мы движемся к лучшей жизни. Мне все время кажется, что мы всем своим кагалом, всем этим обществом советским, таким бардачным, шумным - как табором цыганским, - все-таки вылезли на начало какой-то дороги, пока еще, может быть, неасфальтированной дороги, из болота. Куда-то она выведет? Все-таки она выведет к человечеству...
У меня такое ощущение, что я не могу уехать отсюда, как не может уехать врач от своих больных. Это идеализм, но что делать?
Я никогда не считал себя евреем. Это мне всегда внушали. Или антисемиты мне это объясняли. Или это мне объясняла милиция. Это мне объясняло КГБ. Либо Союз писателей. Всю мою жизнь. Весь ужас в том, что всю мою жизнь мне объясняли, что я еврей, что я не такой, как все. А я объяснял, что нет, я такой же, как все! У меня внутри все такое же! Мы здесь много поколений. Кто меня убедит, что я - чужой, что мне нужно отсюда уезжать?
И сейчас, когда пахнуло, когда подуло свежим воздухом, когда гласность есть, когда у меня открылись окна и двери, когда я могу говорить, могу ездить - мне странно: ну, как?., ну, почему, вдруг, я должен уезжать?.. Я приложил тоже силы, чтобы жизнь здесь изменилась к лучшему...
Мне нравится этот смешной разговор нашего с эмигрантом, с хорошим писателем, приехавшим сюда на творческие вечера. "А вы вернетесь?" - спрашивали мы все. Он говорит: “Ну, как же..." У него уже такой тон появился. Очень интересный. Он уже немножко забыл. Он говорит: "Ну, как же, ведь, видите, у вас вон и демократия не настоящая, и гласность не настоящая, и еда у вас не настоящая, и Москва такая запущенная, и грязно все здесь, ужасно, хуже, чем было... Давайте... начните... Сделайте что-нибудь. И мы вернемся. Только пусть здесь будет, видимо, Германия, пусть здесь будет пиво, пусть будут дороги хорошие. Пусть будет настоящая демократия..."
Опять мы вынуждены выполнять какие-то условия.
Но я не об этом сейчас хочу говорить.
Почему процветает Америка?
Она состоит из иммигрантов. Она состоит из умных, талантливых, инициативных людей.
Нам внушают, что мы не умеем работать. Я не знаю, кто нам это внушает, но вот мнение такое: мы не умеем, не хотим работать - это факт.
Но все наши, уехавшие туда, работают прекрасно! Все, уехавшие туда; вливаются в Америку и прекрасно работают. Из кожи вон. У них дым идет из всех частей тела, как они работают. Встают в шесть. Ложатся в десять вечера. Днем и ночью - целыми днями они работают.
И достигают очень многого. Богатеют! Они не могут проникнуть там е какие-то аристократические слои, но богатеют и достигают многого.
Страна, созданная из инициативных людей, выехавших из других стран, занимает передовые позиции. Хотим мы этого или нет. Приятно нам говорить об этом или не приятно. Она занимает передовые позиции по всем статьям. И живет эта Америка, кстати говоря, на тридцать процентов своей мощности.
А задумывались ли мы о том, почему Америка принимает? Почему мы выгоняем, а она принимает? Почему это мы выгоняем, а она принимает? Что же? Не просто по доброте, хотя и по доброте тоже! По свободе тоже! А еще это страшно выгодно! Принимать тех людей, кого отсюда мы сейчас выгоняем. Их очень выгодно принимать!
Я был потрясен тем, как Америка во время войны заработала на полную мощность: каждые 36 часов сходило судно 10 тысяч тонн водоизмещением. “Либерти” вот эти, караваны судов! 36 часов - и сходило судно! Когда они заработали на полную мощность - это было море самолетов, океан автомобилей! Никакая Япония не может сравниться, как только Америку прижмет.
И потому надо смотреть в ту сторону и понимать, что ж там происходит. А там собираются люди, которых выгоняем мы! Вот это сейчас происходит опять. Нельзя удерживать людей, но их можно уговаривать. Им, прежде всего, нужно создать здесь безопасное жилье. Надо, прежде всего, снять угрозы. Надо, прежде всего, наказать тех, кто угрожает. Кому бы то ни было: армянам, азербайджанцам, евреям. Угрожают русским где-то в Прибалтике. Надо наказать тех, кто угрожает. Угрожает автоматами. Угрожает палками. Вот этих, прежде всего. Тогда, мне кажется, имея такой золотой интеллектуальный запас, эта страна могла бы в десять раз быстрее двинуть вперед. Вот именно по пути предпринимательства, о котором мы сейчас говорим. Потому что уезжают самые предприимчивые. Как раз, когда мы открываем путь предпринимательству и частной инициативе - эти люди уезжают.
Кто же остается?
Мы потом будем кидаться, говорить, что захватили рынок уголовные элементы...
Я не верю в дельцов теневой экономики. Это бред. Это обкомовские рассказы.
Боже мой, сколько я живу... Сколько я живу лет! Где только я не выступал. Я же очень в большом почете был. И в уголовном мире. И в партийном мире. И в еврейском мире. Такой у меня жанр... Я убедился, что теневая экономика – только партия! Только обкомы! Это и есть дельцы теневой экономики! Я не видел завмагов, живущих так шикарно. С огромными дачами. Да они боятся вообще в ту сторону посмотреть. Они закопали что-то, так они боятся откопать... Чтоб вот такие дачи были? Сауны? Бани?..
Я же читал. Я же спасался. Я же свою жизнь спасал. Я по баням читал. Я голый с портфелем ходил в баню, прикрывая все места портфелем, и читал. Я видел, кто шикарно живет. Что вы мне говорите?! Я был у члена Политбюро. Шестнадцать комнат квартира! И гостиничные посредине номера. И подарки от президентов всех стран... Я же читал. Я выступал. Я видел. Я знаю.
Может поэтому я выжил.
Но я видел и уголовный мир. Да нет там теневой экономики! В Москве, в Ленинграде - не видел. Может быть где-то в Средней Азии? Но не думаю. Не верю...
В Ташкенте - немножко... однажды... Там, я помню, на кокой-то богатой свадьбе был. Помню, что почувствовал себя какой-то проституткой. Я читал, а мне что-то запихивали в карманы, какие-то деньги. Было! Как проститутке! Я не мог. Я их выбрасывал. Потом читал. А мне опять запихивали...
Ну, заработал я там, тогда в те времена, что-то рублей пятьсот. Это была громадная сумма. Но это максимум, что я видел.
Поэтому пусть нас не пугают - нету, нету дельцов. Есть кооперативы. Но они, кстати, что-то производят, они не теневая экономика. Это экономика явная. Дельцов теневой экономики нет! Теневой экономики тоже, мне кажется, нет. Есть аппарат. Самая теневая экономика - это аппарат. Это горкомы, горисполкомы, райкомы вот это теневая экономика и есть!..
Если уедут инициативные люди, то вылезут вот эти ребята. А эти ребята очень крепкие. Очень! Кстати, неплохо соображают. Но, единственное, думают только о себе. Только о себе! И ничего они не хотят делать: ни в науке, ни для Страны, ни для экономики, ни для чего. Они привыкли думать только о себе. Еще одна сауна. Еще одна дача. И, вот, закапывают. Вот они могут закапывать...
Мы добились того, что хотели: каждый решает за себя. Тот, кто свободу не чувствует - уезжает. Кто чувствует, тот - вот так, как я пытается за нее цепляться и что-то себе объясняет. Все время в себе поддерживает этот романтизм, этот идеализм. Ну, значит, вот так. К сожалению, удержать ничем невозможно. Можно только горевать.
Можно только плакать.
Я прочел письмо Сергея Станкевича в “Вечерней Москве": “Не уезжайте!" Скоро будет принят закон и поедут люди. "Не уезжайте, пожалуйста! Вы нам очень нужны", - пишет он. Единственный! Написал такое письмо. Депутат народный. Первая человеческая фраза. Как к детям. Как к матерям. Ну, первое человеческое слово! Не палочные крики. Не мат вдогонку. Не зависть...
Потому что мы понимаем, что людей оставляем жить в нищете здесь. Жить в голоде и нищете! Отказаться от еды. Отказаться от хорошей одежды. Отказаться, быть может, от хорошей работы. От всего отказаться! Надо же человеку что-то сказать, чтоб он отказался от этого. Чтоб он здесь остался...
Смельчаки те, кто остаются. А не те, кто уезжают.
Ведь, смельчаки же мы! Мы!!! Мы же здесь карабкаемся. Мы же здесь барахтаемся в болоте. Все же вокруг смотрят на нас, как мы устроили болото посреди цивилизованного мира. И карабкаемся. И вид имеем такой же, как в болоте крокодил. Или слон в болоте. У нас такой точно вид. Ухитрились голодать посреди всего мира. И оборваны. Посреди моря еды и одежды...
Правы те, кто уезжает. И правы те, кто остается. Здесь не может быть совета. Это как развод. Не заставишь после развода жить вместе. Не может быть совета. Но мне очень жалко, что уезжают люди. Мне очень жалко! Уезжают мои школьные друзья. Деятели искусства. Причем, едут явно на пустое место. Они едут туда, где надо начинать все сначала. Особенно в Израиле. Я там был. Прекрасная страна. Напоминает мне Одессу. По тому, как тепло принимают. Но она очень просоветская эта страна. Она такая же бюрократическая. Там масса ветеранов войны. Там крики и споры. Там русский язык, конечно, есть. Но пока там поднимется культура. Пока там поднимется печать. Пока там поднимется театр. Пока там поднимется словесность. Я там видел наших поэтов. Они имеют вид юродивых в книжных магазинах. Там, пожалуйста, издавай, что хочешь. Но читать? Читать! Кто там читает? Сто шестьдесят тысяч русскоязычных было на прошлый год, корда я был, в апреле. На три с половиной миллиона. А русская речь не раздавалась вот так, всюду. И люди, занятые бизнесом, читают мало. И нет такого, как здесь: “А вы читали?", "А вы смотрели?'¹, "А вы были на этом спектакле?" Такого нет. Не существует, к сожалению. Но, с другой стороны, я уже думал с умными людьми: когда туда хлынет такое количество русских, как их там называют, то, конечно, там, может быть, и поднимется литература, и будет для кого петь, и будет перед кем выступать. Так что, может быть, и там, конечно, наши не пропадут...
Ну, а здесь? Пророчат гибель. Распасться может империя. А страна как может погибнуть? На ее месте возникнет страна свежая, молодая. У меня нет сомнений в этом. Я не знаю, кто может предвидеть? Но надо что-то делать, чтоб здесь стало лучше. Мы же не можем все выехать. Ну, что же туда поедем-то все? Это бестактно и непорядочно - всем свалиться на шею хорошо живущих стран.
Вы любите, когда к вам приезжает пятнадцать родственников? Из провинции нищей. Голодные и раздетые. Вам это нравится? Нет!
А почему им это должно нравиться? Почему должно нравиться Америке? Когда сваливается на нее такое кодло оголтелых людей - почему должно нравиться Америке? Такое кодло оголтелых. Причем, не дураков обмануть. Позвонить за чужой счет. В бензин что-то подмешать. Мы же здесь воспитаны в таком духе. Воровать рука не остановится. Это пока нас там перевоспитают. Так неизвестно, может мы Кого-то еще там перевоспитаем...
Поэтому просто непорядочно сваливаться в таком количестве. Я об этом тоже думаю. Порядочнее, все-таки, пытаться сделать что-то на месте. Что-то преобразовать. Как-то жизнь устроить здесь...
Поэтому повторяю: мы теряем сейчас самых лучших. Самых трудолюбивых. Уезжают мои школьные друзья. Такие, как я. Дети их тянут. Не верят они...
Я самую любимую женщину потерял. Потому что она собиралась уехать, а я нет. Это было как на гражданской войне. Еще пятнадцать лет назад. И она уехала. И она в Америке. И ей хорошо. А я здесь. И мне тоже хорошо.
Я вам так скажу: мне очень тяжело от того, что все уезжают. Но мне хорошо здесь. Мне интересно здесь. Мне здесь очень интересно жить. Я часто выезжал - был в ФРГ, Америке, Израиле. Считал минуты, когда должен вернуться. Мне здесь очень интересно! Я, действительно, слишком страдал здесь. Я мечтал о том, чтоб здесь был парламент. Чтоб были рыночные отношения. Чтоб была свобода слова. Ну, просто хотелось свободы! Это же такая прекрасная страна! Здесь и почва, и небо, и воздух! Здесь все!!!
Так что, пока референдума не будет, пока мне не скажут, вот, Жванецкий, согласно референдума, двести миллионов высказались за то, чтоб вы уехали, - до тех пор не уеду!
Не уеду из своего дома!
И буду работать, как работал.
Если, конечно, меня не прибьют...
Монолог записал Леонид Говзман.
Москва. 12.04.90г.
(Информационный бюллетень. Июль-август 1990 г. №№ 6-7 (42-43), М., 1990 г.)