Портрет времени

Сошедшие с холста

525]Отчего, дерзновенный искусник, не могу я отвести взора от твоих диковинных фантастических листков? Отчего не дают мне покоя твои создания, часто лишь двумя-тремя смелыми чертами намеченные? Гляжу неотрывно на это роскошество композиций, составленных из противоречивейших элементов, – и вот оживают предо мною тысячи и тысячи образов, и каждый зримо и твердо, сверкая наиестественнейшими красками, выступает вперед, возникая нередко из самых отдаленных глубин фона, где его поначалу и разглядеть-то было невозможно.

425]Эрнст Теодор Амадей Гофман. Жак Калло

65]Сначала я нахожу, потом я ищу.

95]Пабло Пикассо

Взгляд рукотворной плоти

История эта с кукол началась – точнее, авторских кукол.
Впрочем, прежде, – несколько слов признания.
Представление мое о предмете сём связано было единственно с театром, с гротескной тончайшей выразительностью игры актеров, когда в стремлении передать подлинную иронию и метафоричность подтекста их «кукольные» мимика и пластика обретают, по выражению Фридриха Шлегеля, то «божественное дыхание», которым проникнуты «лучшие произведения искусства».
И вот однажды на выставку авторских кукол пригласили.
От стенда к стенду водили и что-то о куклах и их авторах говорили. Слушал, каюсь, вполуха, ибо неожиданно обнаружил: куклы на своих авторов удивительно похожи.
Обстоятельство это заинтриговало. Взгляд от плоти живой к рукотворной переводя, чувствовал, что в неведомый и загадочный мир погружаюсь…
Пробежало время.
Вновь на кукол взглянуть потянуло.
В галерею, что в Ветошном переулке пришел. И стал свидетелем разговора двух знатоков.
- Очень они странные, – сказал один.
- Загадочные, – согласился другой.
Говорили о куклах Яны Боевой.
Разыскал место, где коллекция выставлена.
Стою. На пришельцев из мира фантазий и грез смотрю.
И осеняет внезапно: они на меня глядят!
Выходит – обмениваюсь взглядами с плотью рукотворной!?
Мыслями собраться силюсь.
Но тщетно – лишь неясные чувства томят.
И вдруг слышу:
- Вам не кажется, что в них есть что-то восточное?
Оказалось, тихо знаток подошел, что куклы «странными» назвал.
- Восточное не вижу. Вижу Босха, – машинально отвечаю.
И прочь из галереи спешу...
И только в Ветошном мысли своей удивляюсь: «Почему Босх?»
С вопроса этого все и началось...

Интермедия или кое-что о куклах

Тщетно рыться в справочниках в поисках времени появления кукол. Проще условиться, что они при царе Горохе явились. И, разумеется, из народа вышли. В те незапамятные времена лица куклам не рисовали – предки думали, что вместе с лицом кукла и душу получает; значит, становится для дурного глаза уязвимой.
Такие куклы можно в фольклорных музеях увидеть.
Первую авторскую куклу в 1881 году французский художник и живописец Эдгар Дега сотворил. Статуэтка из воска в виде танцовщицы, в роскошное платье из шелка одетая, публику на выставке импрессионистов в Париже поразила.
В отличие от куклы театральной, кукольной анимации, детских игровых кукол, авторские – исключительно для созерцания творят.
Некоторые – глубиной образа поражают.
В веке XX новый жанр искусства, странный и загадочный, развиваться стал.
В веке XXI развивается стремительно.
Работы современных авторов трудно отнести к куклам, несмотря на их технологию.
Еще особенность: есть авторы, самозабвенно воплощающие в своих работах фантастический мир эльфов, троллей, фей и еще бог весть каких существ, выходцев из грез и фантазий, термин к которым подобрать трудно. Но именно они название направлению придумали – куклы в стиле фэнтази.
Разумеется, кукла, как и все, вручную сотворенное, несет на себе отпечаток личности автора.
Авторская кукла наделена этим вдвойне
И еще одно предварительное замечание.
Кукла «по праву рождения» с архаическим сознанием связана и, вместе с человеком эволюционируя, несет в себе эти архаические «воспоминания», которые порой неожиданно проявляются в современном контексте. С одной стороны, кукла – «код человека», типизация образа, с другой – мера условности: облик ее и характер от культурной среды, в которой она рождена, зависят...

Карнавал на площади

Куклы Яны Боевой нужно разглядывать.
Долго и пристально.
Но сначала собрать их вместе – устроить нечто схожее площади.
И первое, что откроется, – гротескно-карнавальный характер фигур, образов, жестов.
Уже в том, как одеты они, лукавая тайна сокрыта – не угадывается эпоха, и нет порядка: там обнаженное плечо, здесь полуспущены гетры, иные – в рубищах и босые, другие в обувках неведомых фасонов, и складки одежд как-то странно спадают. И окружены они тварями неведомыми – фантастическими созданиями гротескных форм и ликов. И вся эта карнавальная круговерть, полная особой, то угловатой, то плавной грацией, выразительна и острохарактерна...
Но когда каждую фигурку порознь изучаешь, карнавальное мироощущение тает – в глазах и жестах трагическое обнаруживаешь.
И открытие это становится первой ступенью к постижению «загадочности».
На нее и ступим...
«Изора» – кукла из ранних. Лик утонченный. Глаза миндалевидные. В крое и цвете наряда смутно эпоха Возрождения и пестрота века нынешнего проглядывают, но поразительно гармонично. В руке правой – зеленое яблоко, левая на холке детской лошадки-игрушки покоится. Лошадка блеклыми цветами украшена.
Взгляд Изоры – отрешенная задумчивость с оттенком грусти и мечты.
И что занятно: вверх смотрит...
У куклы есть литературный прототип.
Красавица Изора – героиня драмы Александра Блока «Роза и Крест», где использован провансальский рыцарский роман «Фламенка» – оттуда взята фабула и бытовая обстановка драмы, имена некоторых героев. Изора – дочь бедной швеи, в 16 лет отданная замуж за грубого феодала графа Арчимбаута. Живет в замке графа, не испытывая к нему ни любви, ни привязанности. При Изоре – паж Алискан, юноша рода знатного. Замок рыцарь Бертран сторожит. Он некрасив, неуклюж, прямолинеен и честен. Под непривлекательной внешностью нежное сердце скрывается. Влюблен в Изору безответно.
Однажды слышит Изора песню жонглера заезжего, отчего в сердце ее неясная тоска пробуждается. Призывает она рыцаря Бертрана и просит отыскать сочинителя, которого во сне видела: на груди его черная роза и имя его Странник. Бертран отправляется в путь, дав клятву погибнуть или выполнить поручение госпожи.
После долгих странствий встречает он странного, в лохмотьях, рыцаря Гаэтана. Между ними бескровный поединок случается, из которого Бертран победителем выходит. Гаэтан приглашает Бертрана в гости. Оказывается, Гаэтан – трубадур, бродячий музыкант, мечтатель и сочинитель песен. Не молод.
Давая объяснения его характеру, Блок подчеркивал, что Гаэтан – «скорее призрак, чем человек; это – чистый зов, художник, старое дитя – и только». Не столько рыцарь, сколько посланник в земной мир из мира сказки и мечты.
На эту деталь прошу обратить особое внимание – одна из подсказок к загадке творчества Яны Боевой.
Бертран узнает, что Гаэтан сочинил взволновавшую Изору песню. И хотя у того на груди вместо черной розы выцветший крест вышит, по натуре он настоящий Странник. Бертран уговаривает его в замок госпожи поехать.
Там Гаэтан поет свою песню. Изора от волнения чувств лишается. Старик исчезает. Любовь Изоры Алискану достается...
Такой сюжет у Блока. Романтизма в нем – через край. И это важно – ибо кукла «Изора», Яной сотворенная, если приглядеться, – романтического воображения плод, со всеми присущими ему символами...
Кукла «Игра в прятки». Прячущееся в дупле существо. Абрис глаз, по сравнению с Изорой, меняется – такого разреза не встретишь ни у человека, ни у прочего живущего в суете.
Существо плакало – тень затаенной в глазах боли выдает.
Одежды кроя неопределяемого. Тона темные, словно тленом подернутые.
Смотрит вверх!..
У «Игры в прятки» своя история, но Яной сочиненная.
Вот она, с небольшими сокращениями.
«В прозрачном лесу я смотрю, как три ветра танцуют между деревьев. Тот, что прилетел с востока, стряхивает багряные листья, западный срывает золотые, а южный – зеленые, как мое платье.
- Выходи танцевать вместе с нами! – шепчут они – Звезды поют, листья звенят!
Я прижимаю палец к губам. Тише! Даже птицы знают, что кончилось время песен. Наступает время совсем другой игры – игры в прятки. В глубину и тепло нор, в тесноту мхов, корней и щелей, где деревья, сбросившие листву, становятся одеждой неведомым тварям.
- Как тебя зовут? – спрашивает с порога норы любопытный Еш.
Он спрашивает это каждую осень, но ведь известно, что память у ешей дырявая. Впрочем, я ни разу и не ответила ему. Зовут… откуда же знать? Никто никогда меня не зовет, кроме ветров, но они зовут всех, кто умеет слышать...
Наверное, у меня есть имя. Когда-нибудь я даже узнаю его. Сухой лист падает на нос Ешу, и тот сердито захлопывает дверь норы. Я качаю головой и смотрю в небо. Уже недолго ждать. Скоро придет четвертый ветер. Он принесет в ладонях ледяные звезды, чтобы сделать белым мое платье.
Я прижимаюсь к теплому корню.
Что за игра, если сразу выйти навстречу? Пусть поищет меня, покружит по прозрачному лесу. А когда ночь сравняется с днем, и те, кто живет в лесу, разведут Большой вьюжный костер, я сама выйду к северному ветру.
Мы будем танцевать вдвоем под пение метели и дудочки соони-троллей, осколки звезд будут падать с высоты, а призраки листьев – звенеть у нас под ногами.
И тогда, может быть, он назовет мое имя…»

Что это, если не поэзия?!
А вот и «Еш обыкновенный» – герой миниатюры. Похож, впрочем, на ежа. Зеленые глаза с любопытством смотрят.
И тоже – вверх!..
Еще работа из ранних: «Детство снежной королевы». Одежда на королеве-ребенке нетканая. Краски блеклые. На существе, похожем на ворону сидит и в руках куклу держит.
И тоже вверх смотрит...
В ранних работах Яны робость ощутима: похоже, мастеря, художница с куклой диалог ведет, и в нем больше вопросов, чем ответов. Оттого в куклах – лишь намеки на будущие образы, зыбкие тени их.
Грядущих красочных фантазий зародыши...
Но вот родившееся позже существо: «Игра в путешествия».
Тот же необычный разрез глаз. Но они стали большими. И горечь прожитой жизни в них ярче проступила. И уход в себя – глубже. Лик бледный и печальный контрастирует с одеждами ярких тканей. Преобладает бордо. Пальцы тонкими щупальцами вьются. Сидит «Игрок» на существе с серповидными рогами. На правом роге – крохотное создание (тролль?) с опущенными веками и большими ушами. На темени нечто похожее на крохотный рог. В правой руке тролля – медная цепочка, прикованная к ноге рогатой твари...
И вновь – вверх устремленный взгляд!
Подступаем к куклам, в последние годы созданным.
Персонажи сказки «Ловец снежных крыс». Автор текста – сама Яна. Но, прежде кукла возникла – затем история родилась. Нынче, признается Яна, «доделывает героев» и, параллельно, текст дописывает...
Итак, знакомимся: «Господин Сийм» – потомственный ловец снежных крыс. Разрез глаз – тот же, что и у предшественников. Грузное тело. Тонкие ножки. Рыцарский шлем с забралом больше похожим на раскрытый клюв птицы. Франт. Одежды разностильного кроя. Жабо тонких кружев. Полдюжины цепочек. Остроносые туфли. В левой руке – шест с перекладиной вверху – на ней голубоглазая крыса с длиннющим носом. Вторая крыса – в шапочке гнома – у ног Сийма. И у этой глаза голубые, и нос такой же длинны.
Сийм вверх смотрит...
«Аптекарша Амалия Паульман». Разрез глаз тот же. Но взгляд иной. Сочувствующий. Одета изыскано, но разностильно. Пузырек в правой руке, мензурка – в левой.
В текст заглянем: «В аптеке Паульманов густо пахло пряными травами, гвоздикой, сушеными лягушачьими лапками и еще сотнями не менее отчетливых, очень лекарственных запахов, сочащихся из склянок, банок, пузырьков и бутылочек. Но их перебивал аромат фирменного бальзама Паульманов, помогающего от всех болезней. Если, конечно, принять его вовремя и в строго надлежащем количестве. Правда, недоброжелатели уверяли, будто всякий пациент, почувствовав неповторимый вкус паульмановского бальзама, немедленно согласится признать себя здоровым. В целях самосохранения».
Послушаем Амалию.
«Юссь! – скомандовала она – Добавь ровно полграна, не больше, гадючьего яда из синей склянки на правой полке. И не перепутай его с ядом аспида из зеленой, что на левой полке. Потому, что тогда хоронить мастера Михкеля будешь за свой счет!»...
Слог литературный. Но главное – перед нами его величество гротеск!
Тянет страницу перевернуть, дабы узнать, что дальше будет...
Кстати, вот и «Мастер Михкель» – скорняк. В шапочке и одежде из разных материалов: кожа, ткани, искусственный мех. Сумочками увешан. Глаза той же формы. Взгляд внимательный. Изучающий...
Кондитерша «Госпожа Каролина» и «Маленькая Лиина», ее дочь. Одежды светлых тонов, но детали яркие: красные штанишки у малышки, красная же юбка у матушки.
О форме глаз – в последний раз: необычная, выразительная их форма найдена художницей навечно – такие глаза впредь у всех персонажей будут.
Взгляд – всегда внутрь.
Нетрудно догадаться: мать и дитя вверх смотрят...
Этот взгляд – еще одна загадка кукол Яны Боевой...
Но пока вернемся к участникам карнавала.
«Господин Харальдус». Крыса. Нос громадный. На Харальдусе камзол из разных тканей. Штаны внизу оторочены мехом. На ногах узконосая обувка. Взгляд изучающий, но настороженный.
Вверх смотрит!!!
В сказке о нем характерные детали находим:
«Харальдус дружелюбно улыбнулся, показав ряд мелких, очень острых зубов».
«Харальдус потер руки, обтянутые перчатками из тонкого серого меха».
И главное: «Волк-крысолов, волк-пожиратель своего народа».
Теперь ясно, почему взгляд изучающий, но настороженный!
Приглядитесь к пожирателям своего народа – обнаружите именно такой взгляд...
«Мадам Розамунда». Мудрая старая крыса с голубыми глазами. Нос – в пол роста. Пенсне. Много знает – потому предпочитает молчать...
«Яу-Никко» – соони-тролль. Не знаю, простите, какого тролли рода. По мне, этот на девчонку больше похож. Значит, она – босая. Длинные тонкие пальцы рук. Глаза голубые. В правой руке скорлупа ореха. Потерпите, узнаете ниже, с чем. Одежда невообразимого покроя. Тона пастельные. Взгляд вопрошающий, ждущий.
Но, одновременно, вглубь себя.
«Лолли-Ду» – соони-тролль. Первое впечатление – жительница подземелья. На голове шапочка пеньком, увенчанным головой неведомой птицы с громадным красным на конце клювом. В тонких длинных пальцах скорлупа ореха. Одежды, как и у Яу-Никко, – невообразимого покроя: из плотных и ячеистых тканей. Тона акварельные: песочные, изумрудные, бордо. Во взгляде – мольба, мудрость философа и наивность ребенка.
Вверх смотрит!!!
Позже объяснит Яна тягу к скандинавскому фольклору, а также германскому и финскому: «С детства любила и знала скандинавскую мифологию, сказки, Калевалу. Может быть потому, что родилась в Эстонии и живу возле Балтийского моря. Белые ночи, море, сосны и валуны, тролли под камнями и водопадами».
Объяснит и пришлет мне миниатюрную поэму «О соони-троллях».
Прочту и пойму: стоит процитировать полностью, без купюр.

Когда на землю ложатся роса и сны
И падают яблоки с веток дальнего сада,
Бесшумно, как тени, выходят на зов луны
Соони-тролли, живущие за водопадом.

Они крадутся вниз по руслу ручья –
Чтобы на влажной земле не остались следы –
К лодкам из листьев и раковин, что стоят
На перекрестье ручья и большой воды.

Заперты двери, молчат на башне часы,
Ночь украла все звуки, лишь кошкам не спится –
Мимо домов, где дремлют люди и псы,
Соони-тролли тихо идут вереницей.

В ореховой скорлупе горят светляки,
В каждой ладони - осколок ночной звезды.
Наискось, от берегов темной реки
До берегов самой большой воды.

Луна огромна, ее дорога легка,
Между миров по морю текущий свет.
Усевшись в круг среди валунов и песка,
Соони-тролли молча глядят ей вслед,

Туда, где встает под парусом паутинным
Кораблик, сплетенный ветром из света и пены,
И ночь плывет по сияющему пути
От кромки воды до другой стороны Вселенной,

На берега, которые никогда
Не увидеть соони-троллям. Но, как и прежде,
Каждый знает, что светит его звезда
В скорлупке, спешащей за кораблем надежды.

И снова кошкам чудятся в темноте
Шаги на пустынных улицах, и вдалеке
Белый парус между миров, и те,
Что в легких лодках плывут по тихой реке,

Идут по ручью, и вновь исчезают до
Той ночи, когда созревает луна над яблочным садом.
И никому, никогда, не найти следов
Соони-троллей, живущих за водопадом.

Поразительная по своей поэтичности, глубине и неисчерпаемости образов развернутая метафора!
Метафора-открытие: куклы Яны – пришельцы из поэтического мира!
«Встает под парусом паутинным/Кораблик, сплетенный ветром из света и пены».
Эта – об одеждах ее кукол! Вглядитесь! Они, действительно, словно сплетенные ветром из света и пены!
Зеленое яблоко в руках Изоры – с веток из дальнего сада...
Здесь и ответы на вопросы, что уже прозвучали, и те, что еще прозвучат.
В четвертой строфе – ответ на вопрос: что в скорлупе?
«В ореховой скорлупе горят светляки»!
В пятой строфе – ответ на вопрос: почему вверх смотрят?
«Луна огромна, ее дорога легка,/Между миров по морю текущий свет... Соони-тролли молча глядят ей вслед».
На луну глядят!
И не только тролли.
Персонажи Яны Боевой – одинокие странники в этом придуманном, но таком реальном мире – глядят вверх, туда, где «созревает луна над яблочным садом» – только там можно найти тихую радость успокоения...
Есть, впрочем, иное толкование взгляда. И непростой разговор об этом впереди...
Пока же к другим персонажам на карнавальной площади присмотримся. Они – из так называемой «норвежской серии».
«Ульдра» и «Маленькая ульдра». Большая сквозь вас смотрит. Маленькая – вверх. Взгляд этих хвостатых существ недоступен. Одно ясно: знают что-то такое, что нам, людям, неведомо.
В них тот же гипноз притяжения, понуждающий в тайну происхождения углубиться.
Вот одна из версий. В Норвегии рассказывают о сверхъестественном существе, обитающем в лесах и горах и называемом Ульдра, или Улла. Его отличительная особенность – длинный хвост, вроде коровьего, который оно старательно от людей скрывает.
Представления об этом создании в Норвегии различаются. Кое-где его как женщину-красавицу описывают. В других местах известно оно под именем скогснерте – говорят, что оно/она вся синяя и одета в зеленое платье. Ее песни часто в горах слышатся – звучат гулко и печально…
Поверье об Ульдра происхождения древнего. Есть источники, датированные 1205 годом…
«Всадница». Верхом на медведе сидит. Медведь добрый. В глазах – покорность. На загривке – мышонок. Одета Всадница небрежно, но изыскано. Тканая юбка с рисунком. Дырявый передник из рубищ воскрешает уже знакомые строки поэмы о соони-троллях. И вновь – взгляд вверх. Недоступный, ушедший в себя.
И, наконец, мой любимый персонаж: «Потерявшаяся принцесса».
Красавица! Пятнистые лохмотья, словно из болотной тины сотканные. На голове едва заметный венчик из потемневших капель серебра. У ног – череп существа неведомого. Там же, но за спиной – иные твари, похоже, из болота сказочного... Глаза принцессы удлиненной формы. Правый – рукой прикрыт. Левый вверх смотрит. Во взгляде трепет и глубоко потаенная надежда...
«Потерявшаяся принцесса» – соавтор заголовка.
Дело было так. Пастельными красками завороженный, показал фото принцессы близкому человеку. И услышал: «Это же – картина!».
Тогда-то и осенило: «Сошедшие с холста»!
Над этим открытием поразмыслим...

«Модильянис-натуралис»

Яна Боева – художник профессиональный. Окончила сначала театрально-декорационное отделение ЛХУ им. Серова (ныне им. Рериха), затем отделение промышленной графики ЛВХПУ им. Мухиной (ныне Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия им. А.Л.Штиглица).
Спросил у нее о любимых художниках-кукольниках. Среди названных в ответ выделил для себя пятерых, на мой непросвещенный взгляд, образному мышлению Яны созвучных: Андрея Дроздова, Ладу Репину, Ольгу Рель, Жульена Мартинеса и Даши Намдакова.
Вот что о них пишут.
Андрей Дроздов – яркий самобытный художник, обладающий узнаваемым почерком. Мир кукол Дроздова – мир фантастических существ, в которых художник соединяет анималистические и антропоморфные формы, добиваясь по-своему обаятельного и целостного образа. Андрей мастер деталей и интересных сочетаний материалов. Произведения Дроздова вдохновлены образами Босха, работами японского режиссера и художника-мультипликатора Миядзаки Хаяо.
Отметим: «вдохновлены образами Босха»!
Куклы Ольги Рель (Латвия) удивительно пластичны, экспрессивны, красочны. Особое внимание художник уделяет росписи и психологическому восприятию цвета. Образы потрясают своей глубиной, психологичностью и философией.
Отметим: глубина, психологичность и философия.
Работы Жульена Мартинеса (Франция) «инфернально-ироничные», «странные и страшные»... «Хэллоуинская маска фантазийно-викторианской эстетики»... «Родство с фантасмагориями Тима Бартона»...
Ключевое слово: странные.
Даши Намдаков – скульптор, художник. Буддист. Традиционные образы его работ видны сразу – это кочевники, воины и всадники, сакральные фигуры, волшебные женщины, родовые покровители бурят: тотемные животные и мифологические существа... Скульптуры Даши родом из далеких миров. Оттуда, где нет границы между человеком и вселенной, там все – частицы мироздания, занимающие уготованную каждому нишу в бесконечном потоке вселенских превращений.
Буддист – эту важную деталь отметим.
Оттуда, где нет границы между человеком и вселенной – эту особо отметим.
Из интервью Лады Репиной: «Не буду оригинальна – люблю сказки. Немецкие, французские, английские… Иногда придумываю своих персонажей на основе каких-то уже известных историй, люблю находить в сказке существо, обделенное вниманием». (sic!)
«...Сочетание самых невероятных «кусочков» тел различных животных, самые разнообразные магические умения, неожиданный внешний вид – это просто находка для кукольника».
«...Рамок-то в художественной кукле и нет... Я люблю выхождение за рамки – утрированные пропорции, необычные ракурсы, динамическую композицию... Идеи сидят, лежат и прячутся везде – надо их только вовремя увидеть... Во время задумки – одиночество. Во время работы – желательно одиночество»...
Нечто похожее скажет и Яна Боева – родственная душа...
А вот подпись Лады под фотографией ее куклы «Кофе по-турецки»: «Потянуло что-то на длинношеее создание... вирус «модильянис натуралис» витает вокруг!».
Как видим, витает не только «модильянис натуралис», но и тень Босха!
Яна, как и ее коллеги по цеху, придумала свой мир и своих персонажей. Но корни – там, в клубящейся истории европейской живописи...

Слова Павла о Петре

Самое время воспользоваться иной реакцией на куклы Яны, всуе услышанной. Она – вот парадокс! – поможет лучше понять глубины ее творческого языка.
Человек мимо проходил, взглядом скользнул, и вполголоса бросил: «Уродцы».
Всякое оценочное слово – палка о двух концах.
Бенедикт Спиноза сформулировал: «Слова Павла о Петре говорят нам больше о Павле, чем о Петре.
Здесь тот самый случай: слово проходящего мимо о самом проходящем говорит: не читал, не видел, не знает, не понимает, не чувствует…
Искусство во все времена обращалось к воспроизведению безобразного, как к символу отрицательных проявлений действительности. Но с давних же пор – начиная с Аристотеля в его работе «Поэтика», – изображение безобразного средствами искусства доставляло эстетическое удовольствие, вызванное искусностью отражения.
Аристотель же, указывая на тесную взаимообусловленность этих двух категорий, подчеркивал разницу между прекрасным лицом и прекрасно нарисованным лицом. Тем самым подметил одну из характерных особенностей творческой природы художественной деятельности, когда безобразный предмет получает свойства прекрасного, то есть, изображен прекрасно, обладает прекрасными художественными достоинствами. Поэтому эстетическое переживание безобразного амбивалентно (двойственно): наслаждение художественным произведением сопровождается чувством отвращения к самому предмету изображения.
В современном представлении – начиная с 80х–90х годов прошлого века – безобразное поменяло свою полярность: перестало существовать как таковое.
Кстати, русский язык и здесь точен: безобразное – слово, своим составом указывающее на то, что речь идет об «образе»…
Только в мире искусства в уродстве неизбежно проступает красота. Многое в этой мере соотношения прекрасного и безобразного зависит от художественной энергетики автора…

За пять веков до наших дней

Вернемся к точке отсчета – Босху.
Один из крупнейших мастеров Северного Возрождения нидерландский художник Иероним Босх (1450-1516) считается самым загадочным живописцем в истории западноевропейского искусства. Картины Босха – одновременно новаторские и традиционные, наивные и изощренные – завораживают людей ощущением тайны. Библиотекарь Эскориала монах Хосе де Сигуенса, живший в XVII в. и хорошо знавший картины Босха, писал: «Разница между работами этого человека и работами других художников заключается в том, что другие стараются изобразить людей такими, как они выглядят снаружи, ему же хватает мужества изобразить их такими, как они есть изнутри».
Персонажи картин Босха – гениального воображения плоды. Они утрачивают свою идеальность и завораживают противоестественностью совмещений в одном образе человеческого и звериного, живого и мертвого, и одновременно пародийной реальностью и кипящей жизнью забавляют. Похожи и на кошмарные образы апокалипсиса, смердящие серным запахом преисподней, и на веселые маски чертей карнавала.
В его работах меткость жизненных наблюдений, глубокое проникновение в сокровенные пласты внутреннего мира человека с причудливой символикой, странными аллегориями и иносказаниями спаяны.
Уродство, как внешнее, так и внутреннее, Босх переводит в высшую эстетическую категорию, которая и спустя пять столетий продолжает умы и чувства будоражить.
Другой источник вдохновенья Босха – бескрайняя, лишенная границ, область фольклора – особый поэтический мир сказок, легенд, пословиц, поговорок и выражений.
И еще: Босх удивительно современен: четыре столетия спустя его влияние неожиданно проявилось в движении экспрессионистов и позднее – в сюрреализме. Когда сюрреализм заявил о главенстве подсознания в искусстве, фантазии Босха заново оценили.
В переписке спросил у Яны о любимых художниках. Босх первым назван был! За ним следовал Питер Брейгель Старший, испытавший, как известно, заметное влияние Босха. Полагаю, она могла бы назвать и кого-то из плеяды экспрессионистов, но, похоже, рука не поспевала за мыслью, и перескочила сразу в середину века двадцатого – назвала Эрнста Фукса, Ганса Гигера, Йону Бауэра.
Все они, так или иначе, вышли из «шинели» Босха!
Ярчайший пример: Эрнст Фукс – известнейший представитель постсюрреализма и фантастического реализма, основатель так называемой Венской школы фантастического реализма. Откройте любую серьезную статью о нем – и обязательно встретите стержневую фразу: рисунки Фукса насыщены множеством деталей, «напоминая в чем-то Иеронимуса Босха»...
То же – с корнями творчества Ганса Рудольфа Гигера, швейцарского художника, представителя все того же фантастического реализма.
Перескажу забавный эпизод биографии Гигера, ибо странным образом с творчеством Яны Боевой перекликается.
Однажды отец, аптекарь, подарил маленькому Гансу-Руди человеческий череп, принесенный с какого-то научного семинара. Подарок околдовал Гигера: в нем чудились фантастические, потусторонние образы, повлиявшие на его дальнейшее творчество. Об этом явно говорит хотя бы то, что Гигер до сих пор хранит эту безделицу как огромную ценность. И по сей день череп как художественный объект влияет на художника.
В одном из интервью Гигера спросили: «А правда, что основой для головы «Чужого» (другое название Ксеноморф – лат. Xenomórph, чужая форма жизни – фантастический персонаж одноименного фильма – Л.Г.) послужил человеческий череп?» – «Правда-правда», – ответил художник. И загадочно добавил: «Только не спрашивайте, откуда я его взял»…
На вопрос, связанный с созданием образов, Яна похожей фразой ответит: «Не знаю, почему хочется так делать. Так надо! Кто ее знает, эту причину»...
Позже, среди присланных ею фотографий ранних кукол обнаружил фото боковой стены шкафа, дюжиной черепов разных тварей увенчанной.
Подпись гласила: «И хочу похвастать моей коллекцией, украшающей комнату»…
Среди интересных ей художников швед Йона Бауэр широко известен своими иллюстрациями к сказкам «Среди эльфов и троллей». У Бауэра тролли выглядят добродушными.
Тролли, как и прочие персонажи Яны, сочетают действительность со сказкой, трагедию с буффонадой, природу с выдумкой. Они – отражения образов фантастических, которые, несмотря на всю причудливость, являются не как привидения из иного мира, а как другая сторона той же самой действительности, того же самого реального мира, в котором живые лица действуют в постоянной внутренней связи и взаимном проникновении фантастического и реального элементов.
В сущности, перед нами фантастика реальности и реализм фантастического.
Нить, связующая некую плеяду художников-кукольников, в том числе Яну Боеву, с Босхом и его последователями, отчетливо просматривается…

Смех от щекотки

В главе «Слова Павла о Петре» воспользовался иной реакцией на куклы Яны, услышанной всуе: проходил человек мимо и бросил: «Уродцы». Пришлось напомнить: и в уродстве проступает красота.
Но лишь внешнюю сторону проблемы затронул. Суть же в том, что красоту нужно уметь видеть, то есть, речь – об искусстве видеть.
И кто видит, тот обнаружит: куклы Яны – элитарны.
Отстоять это утверждение поможет Хосе Ортега-и-Гассет.
Элита – по Ортеге – не родовая аристократия и не привилегированные слои общества, а та его часть, которая обладает особым «органом восприятия».
В своем эссе «Дегуманизация искусства» он утверждает, что для большей части людей эстетическое наслаждение «не отличается в принципе от тех переживаний, которые сопутствуют их повседневной жизни». Отличие – лишь в незначительных, второстепенных деталях: это эстетическое переживание не так утилитарно, более насыщенно и не влечет за собой каких-либо обременительных последствий. Такие зрители допускают фантазию только в той мере, в какой она не нарушает их привычного восприятия человеческих образов и судеб.
Тот, кто в произведении искусства «ищет переживаний за судьбу Хуана и Марии или Тристана и Изольды и приспосабливает свое духовное восприятие именно к этому, не увидит художественного произведения как такового», – утверждает Ортега.
Новое искусство, полагает он, разделяет публику на два класса – тех, кто понимает, и тех, кто не понимает его, то есть на художников и тех, которые художниками не являются. Но, уточняет Ортега, «если сказано, что новое искусство есть искусство для художников и понятное художникам, ясно, что речь идет не только о тех, кто его создает, но и о тех, кто способен воспринимать чисто художественные ценности»...
Другими словами, восприимчивый зритель – тоже художник…
Ничтожна та жизнь, утверждает философ, в которой не клокочет великая страсть к расширению границ своего мира. Упрямое стремление сохранить самих себя в границах привычного, каждодневного – всегда слабость, упадок жизненных сил. «До тех пор, – пишет он, – пока мы способны наслаждаться цельностью и полнотой, горизонт перемещается, плавно расширяется и колеблется почти в такт нашему дыханию. Напротив, когда горизонт застывает, это значит, что наша жизнь окостенела и мы начали стареть».
Как известно, метафора – основа искусства. Нынешнее время, по Ортеге, – время «высшей алгебры метафор»: «Художник наших дней предлагает нам смотреть на искусство как на игру, как, в сущности, на насмешку над самим собой».
Эти слова применимы и к Яне Боевой.
Тем, кто ищет в ее искусстве схожесть с «человеческим», напомню максиму Ортеги: не следует смех от щекотки путать с подлинным весельем.

Страдание другой души

В картинах, простите, куклах Яны – в теплых тонах их тел и одежд, в звучности красок – найдена безупречная гармония между скульптурной лепкой объемов, выразительным ритмом линий и эмоциональной насыщенностью цветового решения.
Вышедшие из рук художницы персонажи лик «маскарада жизни» обретают, где под масками не куклы живут, а подлинные человеческие души. Еще раз вглядимся: «портреты» героев ее карнавала комичны, трогательны, поэтичны, но еще, как уже было сказано, трагедийны. Трагедийность эта – во взгляде, в самой его глубине, там, где пространство не жизни, но выхода из нее – где все действия, все события совершаются на границе между вчера и завтра, где нельзя успокоиться, обосноваться…
Куклы Яны страдают!..
Осознание трагической стороны жизни – будь оно ясным или смутным – одно из основных свойств человека. Страдание – глубоко человеческое чувство. И как «ценность для выживания» крайне необходимо сегодня, ибо двойственность его заключает в себе и возможность смысла жизни. У Михаила Бахтина об этом так: «Переживание – это след смысла в бытии, это отблеск его на нем»…
Понимая, что тайна страдания может быть раскрыта, куклы Яны упорно ее скрывают, взгляд вверх уводя.
Но они малы ростом, мы же – Гулливеры для них – сверху вниз смотрим.
Если смотреть внимательно, можно заметить тоску и горечь во взгляде.
Если смотреть еще и долго, то страдание «другой души» в нас проникает, гипнотизирует и тайну взгляда кукол открывает: они смотрят на нас! Тоска и горечь в глазах растворяется и проявляется доселе тщательно скрываемая надежда на очистительную силу сострадания.
Сострадание по Аристотелю – «очищение аффектов» – катарсис. Его суть в том, что зритель осознает не только печальную, но и возвышенную сторону трагедии…
Известный критик Поль Юссон в 1922 году писал о Модильяни: «После Гогена он, несомненно, лучше всех умел выразить в своем творчестве чувство трагического, но у него это чувство было более интимным и обычно лишенным какой-либо исключительности».
Возьму на себя смелость утверждать: нечто подобное – интимность трагического – можно узреть в творчестве Яны Боевой.
Страдание героев Яны – тончайшая внутренняя плоть «кукольного карнавала», его художественная индивидуальность, «внешность души». В конечном итоге, именно страдание становится его смыслом…
И здесь мы ступаем на самую сложную ступень в понимании «тайны кукол» Яны Боевой, где творчество рассматривается через призму не эстетического, но психологического.
Речь – о душе Поэта.
И в эксперты призовем Карла Юнга…

Трагическая искра таланта

Пластическое искусство символично. Идея в символе оказывается неисчерпаемой, «бесконечно воздействующей и недостигаемой». С другой стороны, символ – зародыш драмы – обнаруживает иную реальность. Это открытие, часто подсознательное, – проникновение к более глубокой реальности – дополнительное эстетическое наслаждение дает.
Какова бы ни была художественная форма произведений, содержание художественного творчества происходит неизменно из областей человеческого опыта, наполненного переживаниями. Юнг назвал этот род художественного творчества «психологическим» именно по той причине, что он «вращается всегда в границах психологически понятного».
Но Юнг выделил и иной тип художественного творчества – «визионерский», где характер переживаний особый: «весьма двусмысленный», «демонически-гротескно