Портрет времени

СВОЙ ЧЕЛОВЕК НА «ЭТАЛОНЕ»

У кого жил в доме кот, тот обязательно поверит в эту историю.
Нужно только представить домашнего зверя, совершенно разомлевшего от сытости и тепла, дошедшего до безобразнейшей лени: ему давно пора в дом, а он торчит в проеме форточки и не прыгает. Ему, видите ли, мешает стол. Раньше не мешал, а теперь, вот, мешает. Разумеется, коту ничего не стоит одним махом быть на полу. Но ему лень. А когда коту, лень — нет на свете силы, которая бы заставила его сделать то, чего очень не хочется делать.
И кот прыгнул на стол...
Ленивые коты не обучены думать о завтрашнем дне, и потому они позволяют себе прыгать на настоящий рабочий стол, с бумагой и чернильницей. Причем, умудряются всегда прыгнуть так, что обязательно одной из четырех лап угодят в чернильницу. Та переворачивается, и большое темное пятно быстро заливает что-нибудь ценное или очень важное.
Так было и здесь.
Кот прыгнул. Чернильница перевернулась. Темное пятно стремительно стало пожирать лежащие на столе бумаги.
Уверенность и презрение к жизненной суете выдуло из кота с быстротой выливающихся чернил. Он отправился под диван обдумывать событие. Там же он рассчитывал найти спасение от пятнадцатилетнего хозяина, который немедленно попытался выудить его оттуда с вполне понятными намерениями. Но кот от огорчения так прилип к стене за диваном, что все попытки хозяина ни к чему не привели, и он занялся делом.
Сначала он вытер стол. И вволю дал себе выговориться: он выплеснул все, что думает о коте, а кот молча сносил это под диваном.
Потом хозяин сел за оскверненный стол, придвинул чернильницу, в которой осталось еще несколько капель чернил, перо, лист бумаги и во второй раз принялся писать заявление.
Первое было безнадежно испорчено.
Он старательно вел строчку, потом остановился, посмотрел на перепачканные руки, на старое заявление, в газету с объявлением набора, и ему вдруг стало лень выводить это длинное название «технология рыбной продукции», он заглянул еще раз в газету и нашел всего одно слово «судовождение».
Оно было коротким. Его-то и вписал в заявление.
На следующий день письмо из Охотска ушло во Владивосток. А еще через некоторое время уехал туда и сам автор заявления, Володя Селин.
Владивосток ошеломил. После неторопливого течения жизни поселка город подавил его своим бегущим ритмом. Но он приехал с желанием, чтоб ему здесь понравилось, и ему понравилось. Дома, трамваи, неон реклам, шум улиц, внушительность и слава «мореходки» и, конечно, море.
Море здесь было другим. Легче бежали по нему волны. И звезды над ним казались иными. Но самое главное – для охотчанина! – море было теплым. В нем купались все: от детей до стариков. «Попробовали бы они у нас так», - думал Володя. Ведь Охотское море только к августу прогревается до шести-восьми градусов, да и то у поверхности...
«Мореходка» — это не только учеба, «мореходка» — это еще и строгая дисциплина, как в армии. И поэтому время здесь четко отсчитывает часы, дни, месяцы, годы...
Отсчитало время эти годы и для Владимира Селина. И выпускник, молодой специалист, штурман Селин прибыл мартовским днем семьдесят шестого года в родной поселок Охотск...
Ковальский ведет меня по трапу «Эталона» - как тут не стараться ступать твердо, зная, что в иллюминатор сейчас смотрят на неожиданных гостей.
В воскресный этот день на «Эталоне» только два члена экипажа из пятнадцати: штурман Владимир Селин и механик Николай Шелудяков. Есть еще и третий – матрос Игорь Маякин, но в данный момент он на борту отсутствует. Маякина отправили «гонцом» за хлебом к обеденному столу.
Работал телевизор, шла утренняя гимнастика, было тепло и по-домашнему уютно, обеденный дух шел из камбуза.
Шелудяков старательно обтирал руки тряпкой — он с утра возился с главным двигателем, но раз Ковальский привел корреспондента, значит, предстоит длительный перекур, да и «гонец» с хлебом вот-вот появится — время обедать.
Яркое солнце било в иллюминатор. На экране юные спортсмены показывали упражнение дли развития мышц спины, они были в трико, и смотреть на это после тридцатиградусного мороза, по которому мы шли через поселок в порт, было невыносимо.
У этих ребят с «Эталона» хорошие лица, мужские. В них было достоинство, и они умели себя держать. С ними хотелось говорить...
Впервые посмотрел Володя на море с борта на практике. Прибыли они на судно с твердым названием «Гранит», и после команды «разойдись», он осторожно подошел к борту – тут-то колени и подогнулись. Подумал: «А в шторм как?». И безоблачную до этой минуты ясность будущего затянуло мрачной тоской. Нужно было искать спасение от неожиданного страха. Он осторожно оглядел однокурсников. И встретил не одну пару наполовину испуганных, наполовину настороженных глаз. «И они тоже!» - порадовался он своему открытию.
Стало легче. И уже уверенно отошел от борта.
Первый шторм он готовился встретить достойно. Когда узнал, что эту небольшую в общем-то качку назвали штормом в два балла, расстроился даже: что за шторм в два балла? Но очень скоро его «подготовленный» организм и воля почувствовали эти смехотворные баллы...
Спас его боцман. «А ну, парень, пошли со мной, - сказал он и привел Селина в форпик. – Плети, моряк, маты. Работа отвлекает». И, действительно, за работой это неприятное чувство растворилось.
Боцман плавал – боцман знал все.
Сейчас и у Селина имеется кое-какой опыт.
— Качка — это неприятно. (И Володя и все остальные почему-то ни разу не сказали «морская болезнь», может, так говорят только сухопутные?) Другое дело, как переносить: одного на сон тянет, второй лежит — не дышит, у третьего аппетит зверский появляется. А вообще-то мы с Колей попали раз в тайфун... Помнишь, в семьдесят седьмом, кажется, «Итуруп» еще с нами вышел. Октябрь уже был. С милю прошли — и тайфун.
— Помню, — охотно отозвался Шелудяков, — ты тогда недельный паек съел... Хватит гостей баснями кормить. Сажай за стол! Ты хозяин – угощай. Игорь уже хлеб принес.
Налита полная миска необъятных размеров. «Второе еще будет», — предупредил штурман. «Второе! Куда?» — «Молчи и ешь, — сказал Ковальский. – На судне от чая и обеда не отказываются».
Ковальский тоже плавал — Ковальский знал морские законы.
Морские законы. Вы их нигде не найдете, ни в каких особых бумагах с печатями. Они в душе у людей, что работают в море.
Отчаянные это люди, заливаемые с головы до пят потоками воды, одни – на сейнерах, другие — на буксирах — делают они одно дело. Бороздят море: те — тянут сети с рыбой, эти — на своих крохотных буксирах таскают тяжелые лихтеры от сейнеров к берегу и обратно бегут пустыми. Они сутками, а то и месяцами не ступают на твердь земную.
И тяжелый труд делает их мужчинами.
И проверяет на прочность. Не столько физическую, сколько нравственную.
«В море человека видно сразу: свой он или чужой на судне, — говорит Николай. — На тех, кто «бегает» в поисках рубля, — в море надежды нет. Это чужие на судне люди».
Николай, как и Володя, пришел на «Эталон» из «мореходки». Его «хозяйство» внизу, и после обеда он обещал его показать. Ну, просто вот как необходимо ему это сделать, потому что заели его слова Селина, сказанные перед этим в рубке.
Впрочем, дело было так.
Зашли в рубку. Приборов, конечно, тьма. Но... штурвала не было! «Вот штурвал», - ткнул Володя в огромные кнопки, торчавшие на панели пульта. Как же так: судно без штурвала, бывшего с незапамятных времен морским символом? Володя с такой отчаянной невозмутимостью демонстрировал «кнопочный» штурвал, то стало ясно: и ему не по душе отсутствие на судне самой главной вещи — привычного штурвала, дающего судну нужный путь. Маг века, НТР, в своем беспощадном беге порой неосмотрительно лишаешь ты нас самых удивительных предметов, рожденных людьми так давно, и так давно рождающих у людей тягу к романтической судьбе... Может быть, именно так думал в ту минуту штурман Селин, а может, и нет, только его глаза говорили мне это.
И вот тогда он сказал, что здесь, в рубке, главное место на судне. При слове «главное» Николай не сдержался: «Главное — внизу!»
Селин спорить не стал.
Николай вел меня показывать свое «хозяйство»: несколько ступенек вниз — и ты среди котлов, цилиндров, труб и всякой всячины, которая имеет свои названия и которыми так сыпет Николай, показывая то туда, то сюда. Впечатление было сильным: по-моему, да простит меня Селин, там было чище, чем в кают-компании и каютах, куда я тоже заглядывал. Николаю я этого не сказал. Думаю, он и без меня знал. Иначе бы просто не повел туда. Другой бы повел, а он нет.
Такая нечастая демонстрация своего рабочего места постороннему человеку, может быть, даже, нужна. Она — маленькая награда за ежедневный и ежечасный труд.
Вот Николай. Что для него машина? Он всю ее пальцами обласкал. Он ее в чистоте держит, как зубную щетку. Товарищи по экипажу привыкли, что там, в машинной отделении, — идеальный порядок. Гостю же показать — особое дело. Все равно что радостью поделиться. Ведь он не просто машину новому человеку показывает, он часть своего мира доверяет, и не малую часть. Возле этой самой машины жизнь проходит. Его, Николая Шелудякова жизнь...
Здесь механизмы. Там, на палубе — механизмы. В рубке механизмы. Кругом механизмы. Возьми и спроси: «А всегда так чисто? Даже пятна масляного на палубе не бывает?» - «Не бывает — категорически подтверждает Николай. – За масляное пятно на палубе рыбинспекция штрафует беспощадно».
И здесь охрана окружающей среды. Океана.
Воскресенье не судне — особый день. Команда отдыхает. Но, как предупреждали ребята, — это только с утра никого нет, после обеда гости будут.
И гости были.
Заглядывали ребята со стоявших по соседству буксиров. Заходил чумазый механик с «Охотчанина». Поток заглянули капитан «6132» Владимир Барило с радистом «Чумикана» и тезкой – Владимиром Степаненко. Сели, закурили.
— И что дома не сидится?
— А это второй дом, — улыбается капитан «номерного». — Даже лучше: жена не ворчит, ведра таскать не нужно...
О делах поговорили. О «номерном». Он, как и «Эталон», передовой. Но сейчас в ремонте. Сколько простоит – трудно сказать. В условиях порта ремонт – дело сложное. Но к навигации капитану «номерного» очень хочется выйти в море в числе первых.
«Номерной» - передовой, «Фобос» - передовой, то же – «Галс», и вот «Эталон» - в передовых значится. Трудно кому-то отдать предпочтение. Экипажи этих буксиров — вот так и трудятся, вместе выходя на финишную прямую. Пятилетний план, например, уже выполнили. И наград у всех, наверное, поровну. В кают-компании «Эталона» висит вымпел «Лучшему комсомольско-молодежному коллективу за успехи во Всесоюзном социалистическом соревновании», а грамот и дипломов – не перечислить.
Солнце уже не било в иллюминатор. По здешним меркам день угасал, хотя на телеэкране шла передача «В гостях у сказки».
Отлив нес в море глыбы льда...
Так же твердо прошагали по трапу на причал. Вышли из порта к берегу моря — холодный ветер ударил в лицо. Море парило и, казалось, наполнено кипятком, и далекие корабли на рейде виделись среди густой пелены пара.
И нереальным было море, и корабли на рейде, и казалось, что все это продержится еще несколько минут, и фата-моргана спрячет за горизонт этот кипящий простор и силуэты кораблей над белым простором.
Но корабли оставались на рейде – это нам предстояло свернуть в сторону. Дома поселка закрыли море, но оно было рядом – тяжелое и студеное. Через несколько дней туда, в туманный простор уйдет «Эталон», уйдет Володя Селин со своим другом Николаем. Уйдут трудиться...
Кот, разомлевший от сытости и тепла, наверное, не подозревал, каким решающим станет его злополучный прыжок...
Леонид Говзман, наш спец. корр.
Охотск – Хабаровск.
(«Молодой дальневосточник», 3.01.80.)