Создать свою тему оформления
0
СВЕТ ДАЛЕКОЙ ЗВЕЗДЫ
Наталья Евгеньевна еще раз взглянула на фотографию Кассирского и сказала: «Моя жизнь делится на жизнь рядом с Иосифом Абрамовичем и после него – я встретила человека, который соответствовал моему идеалу, и он стал частью меня».
Признание профессора кафедры гематологии и интенсивной терапии Медицинской академии последипломного образования на базе клинической больницы им. Н.А.Семашко ОАО РЖД Андреевой освободило меня от мучительного раздумья.
А мучило вот что: до встречи с ней прочитал биографию Иосифа Абрамовича Кассирского, терапевта и гематолога, академика АМН СССР и воспоминания его соратников, и меня, вдруг, охватило ощущение déjà vu – показалось, что встречал уже подобные воспоминания о выдающихся личностях прошлого века, чье наследие включает и такое понятие как «школа». Всплыл в памяти физик-теоретик, нобелевский лауреат Лев Давидович Ландау с его вкладом не только в физическую науку, но и в область человеческих отношений – «теорией счастья», согласно которой каждый человек должен и даже обязан быть счастливым – он даже вывел формулу, содержавшую три параметра: работа, любовь, общение с людьми. Вспомнился математик Андрей Николаевич Колмогоров, чья широта научных интересов была беспрецедентна: от метеорологии (он был почетным членом Американского метеорологического общества) до теории стиха (вышел сборник его стиховедческих работ под редакцией Д.С. Лихачева). Припомнился владевший немецким, французским, латинским, английским, древнегреческим и древнееврейским выдающийся психолог Лев Семенович Выгодский, чьи труды с годами приобретают все большую значимость. И, наконец, вспомнился биолог и генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, ставший для биологов и биофизиков больше, чем просто высокопрофессиональный исследователь, добившийся серьезных результатов в науке – он был еще и философом, знатоком истории и ценителем искусств, человеком разносторонним; был, наконец, образцом Личности, преодолевшей во имя любви к истине невзгоды и тяготы жизни, выстоявшей и сохранившей до последних дней юношеский исследовательский задор и преданность науке – истинный Титан. Как известно, образ Ресовского лег в основу романа Даниила Гранина «Зубр».
Сравнивая годы жизни этих людей, обнаружил: они – почти ровесники! Разница лишь в том, что о Ландау, Колмогорове, Выгодском и Ресовском написано много – и широкие массы знают о них, о Кассирском – знают до обидного мало: лишь специалисты, и то далеко не все. И я понял, что встретил – именно так: встретил! – человека, по масштабу личности равного «Зубру» – Иосифа Абрамовича Кассирского. Он был таким же сгустком невероятной энергии и предельно ясной мысли, и щедро одаривал этой энергией окружающих – кем бы они ни были, равно говорил с коллегой по профессии, мастеровым человеком, музыкантом, чиновником.
Поначалу эта мысль показалась мне дерзкой, но сквозь скупые строки биографии Кассирского проступала такая мощная энергия обаяния Личности – буквально физически ее ощущал, – что я решил развеять свои сомнения, и отправился на поиски тех, кто знал Иосифа Абрамовича лично.
Увы, таких остались единицы – ведь от этого человека нас отделяет два, а для совсем юных три поколения: его сын профессор, доктор медицинских наук, руководитель отделения реабилитации Института кардиохирургии им. В.И. Бураковского Центра сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева РАМН Генрих Иосифович Кассирский, академик РАН и РАМН, профессор, доктор медицинских наук, директор Гематологического научного центра РАМН Андрей Иванович Воробьев и упомянутая уже Наталья Евгеньевна Андреева. Узнал от них много. Но главное, теперь вослед за Натальей Евгеньевной я могу смело думать: и моя жизнь поделилась на периоды «до» и «после» знакомства с Иосифом Абрамовичем Кассирским.
Рассказать о нем коротко сложно, и все же...
Школа жизни
В семейном архиве Кассирских хранится письмо Абрама Иосифовича Кассирского старшему сыну Иосифу, посланное после его выступления на съезде терапевтов – там есть такие строки: «Твое сообщение о том, что ты выступал в Колонном зале... вызывает радость и надежду... Будь скромен, не кичись. Все твои достоинства и достижения со временем выплывут наверх».
Мудрым человеком был Абрам Иосифович...
Родился Иосиф Абрамович в 1898 году в Новом Маргелане (позже – Скобелев, а с 1924 г. – Фергана), где осел его дед Иосиф – участник среднеазиатских походов войск генерала Скобелева и где родился его отец Абрам. Восьми лет поступил в гимназию. Скобелевская гимназия была классической, большое внимание уделялось изучению французского, немецкого, латинского языков. Иосиф легко овладел ими. Читал в подлиннике Овидия, Горация, Цицерона, в последующем – Р. Вирхова, П. Эрлиха, Э. Моруа. Его товарищ по гимназии – в дальнейшем известный гидротехник, академик ВАСХНИЛ, Герой Соцтруда, автор плотинных гидроузлов ферганского типа – Виктор Васильевич Пославский вспоминал, что Иосиф отличался от сверстников огромной тягой к чтению: даже во время игр он умудрялся читать книги, нередко совсем отключался и, устроившись где-нибудь в укромном месте, учил наизусть отрывки из «Галльской войны» Цезаря или речи Цицерона. Деньги, которые родители иногда давали мальчику, тратил на покупку книг. Именно в гимназические годы были заложены основы его огромной эрудиции.
Гимназию Иосиф Абрамович окончил с золотой медалью.
Сказал отцу, что отправляется поступать в Томский университет, слывший в то время одним из самых прогрессивных в России. И еще сказал, что хочет быть литератором. Абрам Иосифович спорить не стал, но заметил, что литератор – не специальность. Иосиф поступил сразу на два факультета: филологический и медицинский. Но вскоре вышел запрет учиться на двух факультетах.
Иосиф выбрал медицинский.
Революция случилась, когда он окончил четвертый курс. Грянула следом гражданская война. В Томске появился Колчак. Его армии нужны были врачи. Колчак приказал: всех студентов медицинского факультета, в том числе и недоучившихся, – мобилизовать. Так Иосиф оказался в Белой армии в качестве врача, а, точнее, – заурядврача – так называли недоучившихся.
Пробыл там недолго. По рассказу Генриха Иосифовича Кассирского, его отец «довольно быстро понял политическую ситуацию и принял решение добровольно перейти в Красную армию. Это было сопряжено со смертельной опасностью. Ускакав на лошади вместе со своим фельдшером в степь, он рисковал нарваться на разъезд белых, что означало – расстрел на месте. Но встретился разъезд красных…
В Красной армии не хватало врачей, и он был назначен полковым врачом в бригаду Семена Михайловича Патоличева (отца Николая Семеновича Патоличева, бывшего в 60-е годы министром внешней торговли СССР). Бригада входила в состав легендарной Первой Конной армии. Отец прошел с ней от южного Урала до Кубани и был демобилизован по постановлению правительства об отзыве всех недоучившихся врачей для окончания образования, т.к. в стране начались эпидемии инфекционных заболеваний».
Конармия стала его главной школой жизни.
Вот что напишет об этом времени Иосиф Абрамович в своих воспоминаниях «Всадники из легенды»: «И теперь, через сорок с лишним лет, мысленным взором охватывая прожитую жизнь, всегда замечаю одно: что я ни делаю – решаю ли какую-либо научную проблему, лечу ли тяжелобольного человека, читаю ли лекцию, разучиваю ли новое музыкальное произведение, взялся ли за еще один иностранный язык, выступаю ли с кафедры международного конгресса перед тысячной аудиторией – во всем я ощущаю действие той упругой воли, той неодолимой силы человеческого упорства, которые были воспитаны во мне годами боев и походов... Эту волю воспитали во мне, мягком... человеке, нелегкие годы молодости».
Когда отмечался 50-летний юбилей Первой Конной армии, Иосиф Абрамович Кассирский получил самую дорогую для него, штатского человека, награду, которой очень гордился: медаль «За боевые заслуги». А когда в 1971 году Кассирского хоронили, то у гроба в зале Президиума Академии медицинских наук вместе с гражданским почетным караулом был выставлен воинский. При погребении на Новодевичьем кладбище – произвели ружейный салют и исполнили государственный гимн...
Доучиваться Кассирский поехал в Саратов. Получил диплом врача и вернулся для работы в Ташкент, куда переехали его родители из Ферганы.
В это время в Ташкенте Советская власть организовала Туркестанский университет, где был и медицинский факультет. Иосиф Абрамович пришел поступать в ординатуру к заведующему кафедрой терапии Александру Николаевичу Крюкову. Новоявленных интеллигентов Крюков не любил и, несмотря на партийные рекомендации, заваливал при наборе. Делал он это просто: предлагал написать автобиографию. Исправив красным карандашом многочисленные ошибки, советовал претенденту пополнить образование вне ординатуры.
С Кассирским вышла осечка – ошибок в автобиографии не оказалось. Крюков задал несколько вопросов по специальности. И тут молодой врач показал такие знания, что пораженный мэтр вынужден был отступиться – абитуриента в ординатуру принял.
Став врачом в клинике Крюкова, Иосиф Абрамович разъезжает по городу и окрестностям – на велосипеде – видит панораму внутренней медицины – обычной и жарких стран с их малярией, лейшманиозом, риштой, тифами, проказой и т.д. На что мог полагаться врач в тамошних условиях, придя к больному в кишлаке? На точность осмотра, на скрупулезный расспрос жалоб, на четкость собственного мышления, на недопустимость подмены диагноза спекуляциями. Вскоре на обходе отделения Кассирского Крюков спрашивал именно Иосифа Абрамовича о диагнозах сложных больных. Перейдя в соседнее отделение по поводу неясных больных, он опять обращался к Кассирскому.
Вскоре Кассирского приглашают в Москву, затем в столицу перебираются и его сотрудники: Георгий Алексеевич Алексеев, Дебора Абрамовна Левина (его жена), Михаил Гукасович Абрамов. В 1934 году Кассирский организует при Центральной клинической больнице им. Н.А. Семашко Наркомата путей сообщения курсы по усовершенствованию терапевтов. Эти курсы стали филиалом кафедры терапии Дмитрия Дмитриевича Плетнева – крупнейшего терапевта страны. Первыми преподавателями кафедры, кроме упомянутых Алексеева, Левиной и Абрамова, были Константин Петрович Иванов и Илья Самойлович Рутштейн...
Очень скоро Кассирский становится лидером в различных областях медицины, достигает блестящих успехов в гематологии, географической патологии, клинической фармакологии, кардиологии, ревматологии. Создается впечатление, что он мог работать одновременно над разными проблемами.
Главные труды Кассирского: фундаментальное руководство «Клиническая гематология» (в соавторстве с профессором Г.А. Алексеевым), вышедшее с 1948 по 1970 гг. в 4-х изданиях и переведенное на английский язык; «Болезни жарких стран» (в соавторстве с профессором Н.Н. Плотниковым), переведенный на английский, испанский и французский языки; первая в стране монография «Очерки рациональной химиотерапии». Из-под его пера вышло около 300 статей: от научных до научно-популярных и чисто литературных воспоминаний.
Удивительна его способность работать далеко не в лучших условиях. «Ему не мешали разговоры окружающих, бытовые шумы, музыка и т.п., – рассказывает Генрих Иосифович. – Многие годы квартирные условия у нас были такими, что отец не имел отдельного кабинета. Его сравнительно небольшой стол и подоконник были завалены книгами, рукописными и машинописными страницами. Мне всегда казалось, что этот беспорядок мешал ему работать. Однако он, как правило, находил все необходимое, лишь изредка, потеряв какой-то листок, расстраивался и привлекал меня к поискам. Несомненно, что подобный стиль работы ему обеспечивала великолепная память. Он редко делал какие-либо выписки из книг или статей, чаще подчеркивал в них важные для него места в тексте. Но, в основном, мог подолгу писать непрерывно, извлекая из своей памяти огромный объем знаний и информации...
По молодости лет я долго не понимал, что лежало в основе такой огромной работоспособности, невероятной, постоянной потребности в творческом труде. Позже мне стало ясно, что отец испытывал глубокое удовлетворение, позволю себе даже сказать, наслаждение от этого процесса и большую радость от его завершения. Конечно, при этом он сознавал важность его трудов для медицинской науки и практики».
Потрясает глубокое и разностороннее образование Иосифа Абрамовича: владение в совершенстве тремя языками (латынью, французским и немецким), блестящее знание русской классической и западной литературы, живописи, архитектуры, скульптуры. Особое место в его жизни занимала музыка. Он играл на фортепиано и флейте, причем, специального музыкального образования не имел. Неплохо читал ноты. «Музицирование для него было формой отдыха, удовольствия и известной гордости. Он не стеснялся выступать на вечерах в Центральном институте усовершенствования врачей, больнице им Н.А. Семашко, где была его клиника, – вспоминает Генрих Иосифович. – Как правило, это были дуэты (флейта и рояль) или трио (присоединялся профессор его кафедры М.Г. Абрамов, игравший на виолончели). «Вершиной» такого выступления было его участие в концерте, проходившем в зале Всероссийского театрального общества на улице Горького по случаю 60-летия отца (в 1958 г.), избранного незадолго до этого членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Совпало это событие с началом многолетней дружбы отца и всей нашей семьи с Мстиславом Ростроповичем и Галиной Вишневской. Организацию концерта Ростропович взял на себя, и это очень волновало отца. Ему хотелось, чтобы именно концерт, а не торжественная часть, и тем более банкет были главным украшением юбилея... В концерте участвовали: сам Мстислав Ростропович, Галина Вишневская (будучи на последних сроках беременности, исполнявшая впервые Бразилианскую бахиану Вилла-Лобоса в сопровождении мужа и его учеников), Майя Плисецкая («Лебедь» Сен-Санса), Эмиль Гилельс. Концерт такого уровня завершился для присутствующих на нем неожиданным сюрпризом юбиляра – он играл на флейте в трио с Ростроповичем и Гилельсом»...
«Школа Кассирского»
Пройдут десятилетия, сменится состав кафедры, но о сотрудниках И.А. Кассирского будут говорить, что каждый его ассистент достоин занять профессорский пост. Почему? Вот как это объясняет его ученик Андрей Иванович Воробьев: «Планка ставилась шефом очень высоко, а кроме того, морфолог он был – во всем, и сотрудникам болтать не позволялось. Безрукость была не в почете: пункции вен, плевры, грудины, органов, спинномозгового канала – надо было уметь делать. Помимо всего, сказывалась во внутренней жизни кафедры глубокая общая культура руководителя, его абсолютная грамотность. Ошибиться в склонении числительных – беда многих дикторов телевидения – было невозможно – выговор следовал немедленно».
Школа – в строгом понимании – подразумевает высокий профессионализм.
Профессионализм Кассирского потрясает. Тропические болезни он знал лучше всех, в микроскоп смотрел сам и мог консультировать завзятого лаборанта, блестяще владел методом аускультации. Профессиональная широта – необыкновенная.
Он никогда не ошибался в диагнозах. Что, кстати, иногда служило причиной то ли зависти, то ли некой отчужденности коллег. Поскольку Кассирский хорошо знал гематологию, в которой обычные терапевты «плавали», они с покровительственной усмешкой называли его «гематологом». Как-то его позвали к больному на консилиум: высокая температура, небольшая лейкопения, а по органам симптомов нет. Иосиф Абрамович опоздал. С ним это бывало – из-за огромной загруженности. Профессора недовольно посматривали на часы. Вошел Кассирский. Профессора: «Знаете, Иосиф Абрамович, мы больного уже посмотрели, речь, по-видимому, идет о колите, но вот лейкопения не понятна, а это уже по вашей части». Кассирский осмотрел больного за несколько секунд, затем произнес: «Брюшной тиф». И вышел. Последовала немая сцена.
Еще случай. Вызвали Иосиф Абрамович как-то к Юлию Борисовичу Харитону (рассказ со слов последнего). На груди этого человека три звезды Героя – «отец» атомной бомбы. Тяжелый озноб, высокая температура, «ломает» все тело, в крови – высоченный лейкоцитоз. Собрались многочисленные консультанты. Кассирский вновь опаздывал. Профессура приготовила свою «концепцию» и ждала только разъяснения высокого лейкоцитоза. Наконец, появился Кассирский, спокойно расспросил больного, осмотрел внимательно. Наконец, посмотрел с лампочкой горло. Вышел к собравшимся: «Лакунарная ангина». Юлий Борисович говорил: надо было видеть лица коллег-профессоров. Проглотили пилюлю от «гематолога» – за эту кличку, в частности...
А вот, что вспоминает в своей книге «Ракеты и люди» Борис Евсеевич Черток, ученый и конструктор, один из ближайших сотрудников С.П. Королева: «Потеряв всякую веру в обычные и самые новые фармакологические средства, мой лечащий врач передал Кате, чтобы при очередном посещении она принесла не более 200 граммов коньяка. Он предложил мне принимать, незаметно от соседей, граммов по пятьдесят утром и вечером в течение двух дней. Это указание я выполнил с удовольствием. Правда, на второй день не выдержал режима и в первый же прием после завтрака употребил все оставшиеся сто граммов. Удивительно, но дня через два Костоглот объявил, что кровь значительно улучшилась. Для верности он пригласил ко мне для консультации самого знаменитого в то время гематолога профессора Иосифа Абрамовича Кассирского.
Профессор действительно приехал, изучил историю болезни. Подробно расспрашивал меня, когда и где я почувствовал первые признаки недомогания. Когда я сказал, что заболел в Казахстане, Кассирский просиял. «Я думаю, – сказал он, – что это не лучевая болезнь. У вас в крови необычайно велик показатель по эозинофилам. Это, скорее всего, эозинофильная болезнь, которая редко, но встречается в нашей Средней Азии. Это реакция организма на проникновение в печень паразитирующих микроорганизмов, которые существуют в тех краях»...
Каково же научное наследие Иосифа Абрамовича Кассирского? Понимаю, что точно ответить на этот вопрос может только тот, кто прошел «живую» школу Иосифа Абрамовича. По сути, большинство крупных гематологов страны – его ученики: если не слушали его лекций, то воспитывались на его книгах, руководствах. Воспитывались – не случайное слово. Употребить его позволили воспоминания все того же Андрея Ивановича Воробьева – вот что он пишет: «Оригинальных работ у Иосифа Абрамовича, по-видимому, меньше всего именно в гематологии. Там преуспевали его ученики, его школа. Его имени в их работах нет, но это ничего не значит. Иосиф Абрамович не «приписывался» к трудам своих сотрудников, хотя был инициатором многих исследований... Кассирского всегда волновали терапевтические трагедии, драматические находки врачей на пути к спасению жизни больных. Вокруг него всегда концентрировались именно тяжелые «случаи». У нас и сейчас среди первичных больных, например, с лимфогранулематозом, преобладают третьи и четвертые стадии (другие клиники их не очень привечают). Именно из этих традиционных устремлений, переживаний родилась замечательная книга Иосифа Абрамовича, написанная вместе с Юдифью Львовной Милевской, о драматической медицине. Это он «подарил» Юдифи Львовне одно из своих любимых научных направлений – антибиотическую терапию, увлечение – стероидными гормонами».
И далее везде, во всех воспоминаниях – слова «подарил», «подсказал», «поддержал».
Вот еще – из Воробьева: «Одним – он осветил дорогу, по которой они шагают всю жизнь. Другим – передал колоссальный заряд профессионального мастерства. Третьих – обучил литературному русскому языку и уважению к этому инструменту общения между соотечественниками... Он был простым живым человеком, очень способным, очень ярким, хорошо образованным, очень любознательным, обращавшим внимание на все, что его окружало».
Очевидное: школа Кассирского – не только знания и открытия, но еще – а, может, прежде всего? – личностные качества Учителя.
Вновь обращусь к воспоминаниям Натальи Евгеньевны Андреевой: «Сейчас, через много лет после смерти Учителя, я часто думаю, как объяснить то состояние бесконечного счастья, которое сопровождало меня на протяжении всех лет работы с ним? Почему каждое утро казалось праздником? Наверное, правильно сказано в одном известном фильме: «Счастье – это когда тебя понимают». Иосиф Абрамович умел делать счастливыми всех окружающих; это удивительно, но каждый из его учеников считал себя фаворитом. Состав кафедры в те годы (1958 - 1971 гг.) был замечательный, одного перечисления сотрудников достаточно, чтобы это представить: профессор Г.А. Алексеев, доценты М.Г. Абрамов, К.П. Иванов, ассистенты Д.А. Левина, А.И. Воробьев, Л.Д. Гриншпун, Ю.Л. Милевская, А.В. Демидова, Н.Г. Фокина, аспиранты А.Е. Баранов, Г.И. Кассирский, Е.К. Пяткин, Е.В. Флейшман, научные сотрудники М.Д. Бриллиант, Е.Б. Владимирская, М.А. Волкова, В.П. Гурбанов. В каждом из них была искра Божья, и на всех лежал отпечаток личности Иосифа Абрамовича, как, вероятно и на нем сказывалось влияние остальных. Иосиф Абрамович гордился своей школой и всеми нами. Он вообще склонен был преувеличивать таланты своих сотрудников – редчайшее качество руководителя! Любое новое знание вызывало у него восторг и удивление, ему хотелось тут же опубликовать эту новость, и автора он уже считал гением...
Он был абсолютно обязательным человеком. Обязательным настолько, что иногда это переходило рамки разумного. Хорошо помню последний его рабочий день – он уже не владел голосом – был задет возвратный нерв, и голос исчез, но он все равно приходил и читал лекции студентам, в микрофон. У него был рак пищевода, есть не мог, и был очень истощен. Он стоял на кафедре, показывал больных. И несмотря на то, что он старался держаться, время от времени ему становилось плохо – причиной тому гипогликемия – снижение сахара в крови. Он покрывался холодным потом. И тогда я подходила к нему, брала под руку, вела в процедурный кабинет, ему вводили в вену глюкозу. Он приходил в себя и вновь шел в аудиторию. Так было и в последний день. В таком тяжелейшем состоянии после лекции он сказал мне, что ему нужно зайти в палату к больной. Я ему: «Иосиф Абрамович, больная чувствует себя в тысячу раз лучше, чем вы». Он: «Я обещал ее посмотреть». И под руку со мной смертельно больной человек идет в палату. Сидит, разговаривает с пациенткой. И когда он закончил беседу, и я позвала его выйти, он тихо сказал: «Я не могу выйти из палаты, не посмотрев остальных, потому что они обидятся на меня, если я посмотрю только одного». Остальные – это еще четверо больных»...
Кодекс чести
За всеми превосходными степенями в оценках коллег и друзей мыслился мне главный стержень личности Кассирского. Оставалось сформулировать свои ощущения...
Долго ломать голову не пришлось.
Когда открыл страницы с записями самого Иосифа Абрамовича, первое, что бросилось в глаза – заголовок: «Каким должен быть врач». Здесь были выписаны мысли философов и писателей – от Гиппократа до Чехова; здесь были собственные наблюдения и мысли Кассирского. И с первых же строк понял, что передо мной не цитатник, но – кодекс чести, по которому жил Иосиф Абрамович.
Вот некоторые из этих поразительных строк.
«Врач-философ равен богу. Да и немного, в самом деле, различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это и есть в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей, знание всего того, что необходимо для жизни.
Итак, когда все это имеется, врачу следует иметь своим спутником некоторую вежливость. Гиппократ «О благоприличном поведении».
«Если больному после разговора с врачом не становится легче, то это не врач. В.М. Бехтерев».
«Профессия врача – это подвиг, он требует самоутверждения, чистоты души и чистоты помыслов. Надо быть ясным умственно, чистым нравственно и опрятным физически. А.П. Чехов».
«У каждого чуткого врача страдания и тем более смерть больного вызывают переживания, оставляют глубокий след в его душе. Врач, может быть, не всегда обнаруживает перед другими всю тяжесть своего состояния. Но в этой внешней сдержанности, в которой нераздельны врачебная этика и такт, присутствует самый беспощадный судья врача – его собственная совесть...».
Последняя мысль принадлежит Иосифу Абрамовичу.
Немногие так скажут о себе: мой самый беспощадный судья – моя собственная совесть.
Кассирский имел право так говорить...
Вместо заключения
Станет ли школа Кассирского «светом далекой звезды», легендой, отраженной в мемуарах, или продолжится в грядущих поколениях – вот в чем вопрос.
Сегодня часто мы слышим о модернизации, об инновациях и прочих прорывах в угасающей жизни страны. Но подобные слова произносят в микрофоны с высоких трибун.
В обыденной жизни звучат не гимны, но тревога.
Наталья Евгеньевна после слов о кристальной честности Иосифа Абрамовича обратилась к современности, и с горечью произнесла: «У нас сегодня одни воры и вруны. Нам же все время врут. Нас обманывают. Любой чиновник. В телевизоре. В газете. Наше правительство нас обманывает. Наш президент нас обманывает».
Генрих Иосифович был более сдержан в эмоциях. Но в словах о современности – та же тоска: «Деградация сказывается на наиболее болевых точках. Знаете ли, если транспорт плохо работает – еще полбеды. Но удар по медицине – это удар по здоровью людей. Еще один удар – по культуре. По образованию – третий. А дальше речь можно вести о качестве нашего генофонда... Плеяда выдающихся людей, двигавших Россию по пути цивилизации, выдвинулась исключительно на личных способностях. Личность определяла очень многое. Были личности. Сейчас их нет. В этом-то все и дело»...
Без науки нет прогресса.
Без школы нет науки.
Без Личности нет школы.
Таковы ступени роста.
Вывод: без Личности никакие модернизации невозможны...
175]«Сотни воителей стоит один врачеватель искусный»
85]Гомер
Наталья Евгеньевна еще раз взглянула на фотографию Кассирского и сказала: «Моя жизнь делится на жизнь рядом с Иосифом Абрамовичем и после него – я встретила человека, который соответствовал моему идеалу, и он стал частью меня».
Признание профессора кафедры гематологии и интенсивной терапии Медицинской академии последипломного образования на базе клинической больницы им. Н.А.Семашко ОАО РЖД Андреевой освободило меня от мучительного раздумья.
А мучило вот что: до встречи с ней прочитал биографию Иосифа Абрамовича Кассирского, терапевта и гематолога, академика АМН СССР и воспоминания его соратников, и меня, вдруг, охватило ощущение déjà vu – показалось, что встречал уже подобные воспоминания о выдающихся личностях прошлого века, чье наследие включает и такое понятие как «школа». Всплыл в памяти физик-теоретик, нобелевский лауреат Лев Давидович Ландау с его вкладом не только в физическую науку, но и в область человеческих отношений – «теорией счастья», согласно которой каждый человек должен и даже обязан быть счастливым – он даже вывел формулу, содержавшую три параметра: работа, любовь, общение с людьми. Вспомнился математик Андрей Николаевич Колмогоров, чья широта научных интересов была беспрецедентна: от метеорологии (он был почетным членом Американского метеорологического общества) до теории стиха (вышел сборник его стиховедческих работ под редакцией Д.С. Лихачева). Припомнился владевший немецким, французским, латинским, английским, древнегреческим и древнееврейским выдающийся психолог Лев Семенович Выгодский, чьи труды с годами приобретают все большую значимость. И, наконец, вспомнился биолог и генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский, ставший для биологов и биофизиков больше, чем просто высокопрофессиональный исследователь, добившийся серьезных результатов в науке – он был еще и философом, знатоком истории и ценителем искусств, человеком разносторонним; был, наконец, образцом Личности, преодолевшей во имя любви к истине невзгоды и тяготы жизни, выстоявшей и сохранившей до последних дней юношеский исследовательский задор и преданность науке – истинный Титан. Как известно, образ Ресовского лег в основу романа Даниила Гранина «Зубр».
Сравнивая годы жизни этих людей, обнаружил: они – почти ровесники! Разница лишь в том, что о Ландау, Колмогорове, Выгодском и Ресовском написано много – и широкие массы знают о них, о Кассирском – знают до обидного мало: лишь специалисты, и то далеко не все. И я понял, что встретил – именно так: встретил! – человека, по масштабу личности равного «Зубру» – Иосифа Абрамовича Кассирского. Он был таким же сгустком невероятной энергии и предельно ясной мысли, и щедро одаривал этой энергией окружающих – кем бы они ни были, равно говорил с коллегой по профессии, мастеровым человеком, музыкантом, чиновником.
Поначалу эта мысль показалась мне дерзкой, но сквозь скупые строки биографии Кассирского проступала такая мощная энергия обаяния Личности – буквально физически ее ощущал, – что я решил развеять свои сомнения, и отправился на поиски тех, кто знал Иосифа Абрамовича лично.
Увы, таких остались единицы – ведь от этого человека нас отделяет два, а для совсем юных три поколения: его сын профессор, доктор медицинских наук, руководитель отделения реабилитации Института кардиохирургии им. В.И. Бураковского Центра сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева РАМН Генрих Иосифович Кассирский, академик РАН и РАМН, профессор, доктор медицинских наук, директор Гематологического научного центра РАМН Андрей Иванович Воробьев и упомянутая уже Наталья Евгеньевна Андреева. Узнал от них много. Но главное, теперь вослед за Натальей Евгеньевной я могу смело думать: и моя жизнь поделилась на периоды «до» и «после» знакомства с Иосифом Абрамовичем Кассирским.
Рассказать о нем коротко сложно, и все же...
Школа жизни
В семейном архиве Кассирских хранится письмо Абрама Иосифовича Кассирского старшему сыну Иосифу, посланное после его выступления на съезде терапевтов – там есть такие строки: «Твое сообщение о том, что ты выступал в Колонном зале... вызывает радость и надежду... Будь скромен, не кичись. Все твои достоинства и достижения со временем выплывут наверх».
Мудрым человеком был Абрам Иосифович...
Родился Иосиф Абрамович в 1898 году в Новом Маргелане (позже – Скобелев, а с 1924 г. – Фергана), где осел его дед Иосиф – участник среднеазиатских походов войск генерала Скобелева и где родился его отец Абрам. Восьми лет поступил в гимназию. Скобелевская гимназия была классической, большое внимание уделялось изучению французского, немецкого, латинского языков. Иосиф легко овладел ими. Читал в подлиннике Овидия, Горация, Цицерона, в последующем – Р. Вирхова, П. Эрлиха, Э. Моруа. Его товарищ по гимназии – в дальнейшем известный гидротехник, академик ВАСХНИЛ, Герой Соцтруда, автор плотинных гидроузлов ферганского типа – Виктор Васильевич Пославский вспоминал, что Иосиф отличался от сверстников огромной тягой к чтению: даже во время игр он умудрялся читать книги, нередко совсем отключался и, устроившись где-нибудь в укромном месте, учил наизусть отрывки из «Галльской войны» Цезаря или речи Цицерона. Деньги, которые родители иногда давали мальчику, тратил на покупку книг. Именно в гимназические годы были заложены основы его огромной эрудиции.
Гимназию Иосиф Абрамович окончил с золотой медалью.
Сказал отцу, что отправляется поступать в Томский университет, слывший в то время одним из самых прогрессивных в России. И еще сказал, что хочет быть литератором. Абрам Иосифович спорить не стал, но заметил, что литератор – не специальность. Иосиф поступил сразу на два факультета: филологический и медицинский. Но вскоре вышел запрет учиться на двух факультетах.
Иосиф выбрал медицинский.
Революция случилась, когда он окончил четвертый курс. Грянула следом гражданская война. В Томске появился Колчак. Его армии нужны были врачи. Колчак приказал: всех студентов медицинского факультета, в том числе и недоучившихся, – мобилизовать. Так Иосиф оказался в Белой армии в качестве врача, а, точнее, – заурядврача – так называли недоучившихся.
Пробыл там недолго. По рассказу Генриха Иосифовича Кассирского, его отец «довольно быстро понял политическую ситуацию и принял решение добровольно перейти в Красную армию. Это было сопряжено со смертельной опасностью. Ускакав на лошади вместе со своим фельдшером в степь, он рисковал нарваться на разъезд белых, что означало – расстрел на месте. Но встретился разъезд красных…
В Красной армии не хватало врачей, и он был назначен полковым врачом в бригаду Семена Михайловича Патоличева (отца Николая Семеновича Патоличева, бывшего в 60-е годы министром внешней торговли СССР). Бригада входила в состав легендарной Первой Конной армии. Отец прошел с ней от южного Урала до Кубани и был демобилизован по постановлению правительства об отзыве всех недоучившихся врачей для окончания образования, т.к. в стране начались эпидемии инфекционных заболеваний».
Конармия стала его главной школой жизни.
Вот что напишет об этом времени Иосиф Абрамович в своих воспоминаниях «Всадники из легенды»: «И теперь, через сорок с лишним лет, мысленным взором охватывая прожитую жизнь, всегда замечаю одно: что я ни делаю – решаю ли какую-либо научную проблему, лечу ли тяжелобольного человека, читаю ли лекцию, разучиваю ли новое музыкальное произведение, взялся ли за еще один иностранный язык, выступаю ли с кафедры международного конгресса перед тысячной аудиторией – во всем я ощущаю действие той упругой воли, той неодолимой силы человеческого упорства, которые были воспитаны во мне годами боев и походов... Эту волю воспитали во мне, мягком... человеке, нелегкие годы молодости».
Когда отмечался 50-летний юбилей Первой Конной армии, Иосиф Абрамович Кассирский получил самую дорогую для него, штатского человека, награду, которой очень гордился: медаль «За боевые заслуги». А когда в 1971 году Кассирского хоронили, то у гроба в зале Президиума Академии медицинских наук вместе с гражданским почетным караулом был выставлен воинский. При погребении на Новодевичьем кладбище – произвели ружейный салют и исполнили государственный гимн...
Доучиваться Кассирский поехал в Саратов. Получил диплом врача и вернулся для работы в Ташкент, куда переехали его родители из Ферганы.
В это время в Ташкенте Советская власть организовала Туркестанский университет, где был и медицинский факультет. Иосиф Абрамович пришел поступать в ординатуру к заведующему кафедрой терапии Александру Николаевичу Крюкову. Новоявленных интеллигентов Крюков не любил и, несмотря на партийные рекомендации, заваливал при наборе. Делал он это просто: предлагал написать автобиографию. Исправив красным карандашом многочисленные ошибки, советовал претенденту пополнить образование вне ординатуры.
С Кассирским вышла осечка – ошибок в автобиографии не оказалось. Крюков задал несколько вопросов по специальности. И тут молодой врач показал такие знания, что пораженный мэтр вынужден был отступиться – абитуриента в ординатуру принял.
Став врачом в клинике Крюкова, Иосиф Абрамович разъезжает по городу и окрестностям – на велосипеде – видит панораму внутренней медицины – обычной и жарких стран с их малярией, лейшманиозом, риштой, тифами, проказой и т.д. На что мог полагаться врач в тамошних условиях, придя к больному в кишлаке? На точность осмотра, на скрупулезный расспрос жалоб, на четкость собственного мышления, на недопустимость подмены диагноза спекуляциями. Вскоре на обходе отделения Кассирского Крюков спрашивал именно Иосифа Абрамовича о диагнозах сложных больных. Перейдя в соседнее отделение по поводу неясных больных, он опять обращался к Кассирскому.
Вскоре Кассирского приглашают в Москву, затем в столицу перебираются и его сотрудники: Георгий Алексеевич Алексеев, Дебора Абрамовна Левина (его жена), Михаил Гукасович Абрамов. В 1934 году Кассирский организует при Центральной клинической больнице им. Н.А. Семашко Наркомата путей сообщения курсы по усовершенствованию терапевтов. Эти курсы стали филиалом кафедры терапии Дмитрия Дмитриевича Плетнева – крупнейшего терапевта страны. Первыми преподавателями кафедры, кроме упомянутых Алексеева, Левиной и Абрамова, были Константин Петрович Иванов и Илья Самойлович Рутштейн...
Очень скоро Кассирский становится лидером в различных областях медицины, достигает блестящих успехов в гематологии, географической патологии, клинической фармакологии, кардиологии, ревматологии. Создается впечатление, что он мог работать одновременно над разными проблемами.
Главные труды Кассирского: фундаментальное руководство «Клиническая гематология» (в соавторстве с профессором Г.А. Алексеевым), вышедшее с 1948 по 1970 гг. в 4-х изданиях и переведенное на английский язык; «Болезни жарких стран» (в соавторстве с профессором Н.Н. Плотниковым), переведенный на английский, испанский и французский языки; первая в стране монография «Очерки рациональной химиотерапии». Из-под его пера вышло около 300 статей: от научных до научно-популярных и чисто литературных воспоминаний.
Удивительна его способность работать далеко не в лучших условиях. «Ему не мешали разговоры окружающих, бытовые шумы, музыка и т.п., – рассказывает Генрих Иосифович. – Многие годы квартирные условия у нас были такими, что отец не имел отдельного кабинета. Его сравнительно небольшой стол и подоконник были завалены книгами, рукописными и машинописными страницами. Мне всегда казалось, что этот беспорядок мешал ему работать. Однако он, как правило, находил все необходимое, лишь изредка, потеряв какой-то листок, расстраивался и привлекал меня к поискам. Несомненно, что подобный стиль работы ему обеспечивала великолепная память. Он редко делал какие-либо выписки из книг или статей, чаще подчеркивал в них важные для него места в тексте. Но, в основном, мог подолгу писать непрерывно, извлекая из своей памяти огромный объем знаний и информации...
По молодости лет я долго не понимал, что лежало в основе такой огромной работоспособности, невероятной, постоянной потребности в творческом труде. Позже мне стало ясно, что отец испытывал глубокое удовлетворение, позволю себе даже сказать, наслаждение от этого процесса и большую радость от его завершения. Конечно, при этом он сознавал важность его трудов для медицинской науки и практики».
Потрясает глубокое и разностороннее образование Иосифа Абрамовича: владение в совершенстве тремя языками (латынью, французским и немецким), блестящее знание русской классической и западной литературы, живописи, архитектуры, скульптуры. Особое место в его жизни занимала музыка. Он играл на фортепиано и флейте, причем, специального музыкального образования не имел. Неплохо читал ноты. «Музицирование для него было формой отдыха, удовольствия и известной гордости. Он не стеснялся выступать на вечерах в Центральном институте усовершенствования врачей, больнице им Н.А. Семашко, где была его клиника, – вспоминает Генрих Иосифович. – Как правило, это были дуэты (флейта и рояль) или трио (присоединялся профессор его кафедры М.Г. Абрамов, игравший на виолончели). «Вершиной» такого выступления было его участие в концерте, проходившем в зале Всероссийского театрального общества на улице Горького по случаю 60-летия отца (в 1958 г.), избранного незадолго до этого членом-корреспондентом Академии медицинских наук СССР. Совпало это событие с началом многолетней дружбы отца и всей нашей семьи с Мстиславом Ростроповичем и Галиной Вишневской. Организацию концерта Ростропович взял на себя, и это очень волновало отца. Ему хотелось, чтобы именно концерт, а не торжественная часть, и тем более банкет были главным украшением юбилея... В концерте участвовали: сам Мстислав Ростропович, Галина Вишневская (будучи на последних сроках беременности, исполнявшая впервые Бразилианскую бахиану Вилла-Лобоса в сопровождении мужа и его учеников), Майя Плисецкая («Лебедь» Сен-Санса), Эмиль Гилельс. Концерт такого уровня завершился для присутствующих на нем неожиданным сюрпризом юбиляра – он играл на флейте в трио с Ростроповичем и Гилельсом»...
«Школа Кассирского»
Пройдут десятилетия, сменится состав кафедры, но о сотрудниках И.А. Кассирского будут говорить, что каждый его ассистент достоин занять профессорский пост. Почему? Вот как это объясняет его ученик Андрей Иванович Воробьев: «Планка ставилась шефом очень высоко, а кроме того, морфолог он был – во всем, и сотрудникам болтать не позволялось. Безрукость была не в почете: пункции вен, плевры, грудины, органов, спинномозгового канала – надо было уметь делать. Помимо всего, сказывалась во внутренней жизни кафедры глубокая общая культура руководителя, его абсолютная грамотность. Ошибиться в склонении числительных – беда многих дикторов телевидения – было невозможно – выговор следовал немедленно».
Школа – в строгом понимании – подразумевает высокий профессионализм.
Профессионализм Кассирского потрясает. Тропические болезни он знал лучше всех, в микроскоп смотрел сам и мог консультировать завзятого лаборанта, блестяще владел методом аускультации. Профессиональная широта – необыкновенная.
Он никогда не ошибался в диагнозах. Что, кстати, иногда служило причиной то ли зависти, то ли некой отчужденности коллег. Поскольку Кассирский хорошо знал гематологию, в которой обычные терапевты «плавали», они с покровительственной усмешкой называли его «гематологом». Как-то его позвали к больному на консилиум: высокая температура, небольшая лейкопения, а по органам симптомов нет. Иосиф Абрамович опоздал. С ним это бывало – из-за огромной загруженности. Профессора недовольно посматривали на часы. Вошел Кассирский. Профессора: «Знаете, Иосиф Абрамович, мы больного уже посмотрели, речь, по-видимому, идет о колите, но вот лейкопения не понятна, а это уже по вашей части». Кассирский осмотрел больного за несколько секунд, затем произнес: «Брюшной тиф». И вышел. Последовала немая сцена.
Еще случай. Вызвали Иосиф Абрамович как-то к Юлию Борисовичу Харитону (рассказ со слов последнего). На груди этого человека три звезды Героя – «отец» атомной бомбы. Тяжелый озноб, высокая температура, «ломает» все тело, в крови – высоченный лейкоцитоз. Собрались многочисленные консультанты. Кассирский вновь опаздывал. Профессура приготовила свою «концепцию» и ждала только разъяснения высокого лейкоцитоза. Наконец, появился Кассирский, спокойно расспросил больного, осмотрел внимательно. Наконец, посмотрел с лампочкой горло. Вышел к собравшимся: «Лакунарная ангина». Юлий Борисович говорил: надо было видеть лица коллег-профессоров. Проглотили пилюлю от «гематолога» – за эту кличку, в частности...
А вот, что вспоминает в своей книге «Ракеты и люди» Борис Евсеевич Черток, ученый и конструктор, один из ближайших сотрудников С.П. Королева: «Потеряв всякую веру в обычные и самые новые фармакологические средства, мой лечащий врач передал Кате, чтобы при очередном посещении она принесла не более 200 граммов коньяка. Он предложил мне принимать, незаметно от соседей, граммов по пятьдесят утром и вечером в течение двух дней. Это указание я выполнил с удовольствием. Правда, на второй день не выдержал режима и в первый же прием после завтрака употребил все оставшиеся сто граммов. Удивительно, но дня через два Костоглот объявил, что кровь значительно улучшилась. Для верности он пригласил ко мне для консультации самого знаменитого в то время гематолога профессора Иосифа Абрамовича Кассирского.
Профессор действительно приехал, изучил историю болезни. Подробно расспрашивал меня, когда и где я почувствовал первые признаки недомогания. Когда я сказал, что заболел в Казахстане, Кассирский просиял. «Я думаю, – сказал он, – что это не лучевая болезнь. У вас в крови необычайно велик показатель по эозинофилам. Это, скорее всего, эозинофильная болезнь, которая редко, но встречается в нашей Средней Азии. Это реакция организма на проникновение в печень паразитирующих микроорганизмов, которые существуют в тех краях»...
Каково же научное наследие Иосифа Абрамовича Кассирского? Понимаю, что точно ответить на этот вопрос может только тот, кто прошел «живую» школу Иосифа Абрамовича. По сути, большинство крупных гематологов страны – его ученики: если не слушали его лекций, то воспитывались на его книгах, руководствах. Воспитывались – не случайное слово. Употребить его позволили воспоминания все того же Андрея Ивановича Воробьева – вот что он пишет: «Оригинальных работ у Иосифа Абрамовича, по-видимому, меньше всего именно в гематологии. Там преуспевали его ученики, его школа. Его имени в их работах нет, но это ничего не значит. Иосиф Абрамович не «приписывался» к трудам своих сотрудников, хотя был инициатором многих исследований... Кассирского всегда волновали терапевтические трагедии, драматические находки врачей на пути к спасению жизни больных. Вокруг него всегда концентрировались именно тяжелые «случаи». У нас и сейчас среди первичных больных, например, с лимфогранулематозом, преобладают третьи и четвертые стадии (другие клиники их не очень привечают). Именно из этих традиционных устремлений, переживаний родилась замечательная книга Иосифа Абрамовича, написанная вместе с Юдифью Львовной Милевской, о драматической медицине. Это он «подарил» Юдифи Львовне одно из своих любимых научных направлений – антибиотическую терапию, увлечение – стероидными гормонами».
И далее везде, во всех воспоминаниях – слова «подарил», «подсказал», «поддержал».
Вот еще – из Воробьева: «Одним – он осветил дорогу, по которой они шагают всю жизнь. Другим – передал колоссальный заряд профессионального мастерства. Третьих – обучил литературному русскому языку и уважению к этому инструменту общения между соотечественниками... Он был простым живым человеком, очень способным, очень ярким, хорошо образованным, очень любознательным, обращавшим внимание на все, что его окружало».
Очевидное: школа Кассирского – не только знания и открытия, но еще – а, может, прежде всего? – личностные качества Учителя.
Вновь обращусь к воспоминаниям Натальи Евгеньевны Андреевой: «Сейчас, через много лет после смерти Учителя, я часто думаю, как объяснить то состояние бесконечного счастья, которое сопровождало меня на протяжении всех лет работы с ним? Почему каждое утро казалось праздником? Наверное, правильно сказано в одном известном фильме: «Счастье – это когда тебя понимают». Иосиф Абрамович умел делать счастливыми всех окружающих; это удивительно, но каждый из его учеников считал себя фаворитом. Состав кафедры в те годы (1958 - 1971 гг.) был замечательный, одного перечисления сотрудников достаточно, чтобы это представить: профессор Г.А. Алексеев, доценты М.Г. Абрамов, К.П. Иванов, ассистенты Д.А. Левина, А.И. Воробьев, Л.Д. Гриншпун, Ю.Л. Милевская, А.В. Демидова, Н.Г. Фокина, аспиранты А.Е. Баранов, Г.И. Кассирский, Е.К. Пяткин, Е.В. Флейшман, научные сотрудники М.Д. Бриллиант, Е.Б. Владимирская, М.А. Волкова, В.П. Гурбанов. В каждом из них была искра Божья, и на всех лежал отпечаток личности Иосифа Абрамовича, как, вероятно и на нем сказывалось влияние остальных. Иосиф Абрамович гордился своей школой и всеми нами. Он вообще склонен был преувеличивать таланты своих сотрудников – редчайшее качество руководителя! Любое новое знание вызывало у него восторг и удивление, ему хотелось тут же опубликовать эту новость, и автора он уже считал гением...
Он был абсолютно обязательным человеком. Обязательным настолько, что иногда это переходило рамки разумного. Хорошо помню последний его рабочий день – он уже не владел голосом – был задет возвратный нерв, и голос исчез, но он все равно приходил и читал лекции студентам, в микрофон. У него был рак пищевода, есть не мог, и был очень истощен. Он стоял на кафедре, показывал больных. И несмотря на то, что он старался держаться, время от времени ему становилось плохо – причиной тому гипогликемия – снижение сахара в крови. Он покрывался холодным потом. И тогда я подходила к нему, брала под руку, вела в процедурный кабинет, ему вводили в вену глюкозу. Он приходил в себя и вновь шел в аудиторию. Так было и в последний день. В таком тяжелейшем состоянии после лекции он сказал мне, что ему нужно зайти в палату к больной. Я ему: «Иосиф Абрамович, больная чувствует себя в тысячу раз лучше, чем вы». Он: «Я обещал ее посмотреть». И под руку со мной смертельно больной человек идет в палату. Сидит, разговаривает с пациенткой. И когда он закончил беседу, и я позвала его выйти, он тихо сказал: «Я не могу выйти из палаты, не посмотрев остальных, потому что они обидятся на меня, если я посмотрю только одного». Остальные – это еще четверо больных»...
Кодекс чести
За всеми превосходными степенями в оценках коллег и друзей мыслился мне главный стержень личности Кассирского. Оставалось сформулировать свои ощущения...
Долго ломать голову не пришлось.
Когда открыл страницы с записями самого Иосифа Абрамовича, первое, что бросилось в глаза – заголовок: «Каким должен быть врач». Здесь были выписаны мысли философов и писателей – от Гиппократа до Чехова; здесь были собственные наблюдения и мысли Кассирского. И с первых же строк понял, что передо мной не цитатник, но – кодекс чести, по которому жил Иосиф Абрамович.
Вот некоторые из этих поразительных строк.
«Врач-философ равен богу. Да и немного, в самом деле, различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это и есть в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей, знание всего того, что необходимо для жизни.
Итак, когда все это имеется, врачу следует иметь своим спутником некоторую вежливость. Гиппократ «О благоприличном поведении».
«Если больному после разговора с врачом не становится легче, то это не врач. В.М. Бехтерев».
«Профессия врача – это подвиг, он требует самоутверждения, чистоты души и чистоты помыслов. Надо быть ясным умственно, чистым нравственно и опрятным физически. А.П. Чехов».
«У каждого чуткого врача страдания и тем более смерть больного вызывают переживания, оставляют глубокий след в его душе. Врач, может быть, не всегда обнаруживает перед другими всю тяжесть своего состояния. Но в этой внешней сдержанности, в которой нераздельны врачебная этика и такт, присутствует самый беспощадный судья врача – его собственная совесть...».
Последняя мысль принадлежит Иосифу Абрамовичу.
Немногие так скажут о себе: мой самый беспощадный судья – моя собственная совесть.
Кассирский имел право так говорить...
Вместо заключения
Станет ли школа Кассирского «светом далекой звезды», легендой, отраженной в мемуарах, или продолжится в грядущих поколениях – вот в чем вопрос.
Сегодня часто мы слышим о модернизации, об инновациях и прочих прорывах в угасающей жизни страны. Но подобные слова произносят в микрофоны с высоких трибун.
В обыденной жизни звучат не гимны, но тревога.
Наталья Евгеньевна после слов о кристальной честности Иосифа Абрамовича обратилась к современности, и с горечью произнесла: «У нас сегодня одни воры и вруны. Нам же все время врут. Нас обманывают. Любой чиновник. В телевизоре. В газете. Наше правительство нас обманывает. Наш президент нас обманывает».
Генрих Иосифович был более сдержан в эмоциях. Но в словах о современности – та же тоска: «Деградация сказывается на наиболее болевых точках. Знаете ли, если транспорт плохо работает – еще полбеды. Но удар по медицине – это удар по здоровью людей. Еще один удар – по культуре. По образованию – третий. А дальше речь можно вести о качестве нашего генофонда... Плеяда выдающихся людей, двигавших Россию по пути цивилизации, выдвинулась исключительно на личных способностях. Личность определяла очень многое. Были личности. Сейчас их нет. В этом-то все и дело»...
Без науки нет прогресса.
Без школы нет науки.
Без Личности нет школы.
Таковы ступени роста.
Вывод: без Личности никакие модернизации невозможны...
Леонид ГОВЗМАН
