Портрет времени

Трус
Судебный очерк

- Подсудимый Титов, признаете ли вы себя виновным в том, что, находясь в пре­ступном сговоре с Хохманом Леонидом, Хохманом Валерием, Бредней Владимиром, Олейнико­вым Геннадием, Климашом Сергеем, Григоревским Владимиром, Мамчуром Леонидом и Мака­ровым Юрием, совершали нападения на граж­дан с целью грабежа?
- Нет, я не виноват...
- Подсудимый Хохман Леонид, признаете ли вы...
- Нет...
- Подсудимый Бредня...
- Нет...
Сейчас назовут фамилию Сергея. В напря­женных до боли мыслях, словно острый моло­точек: «Как быть? Что сказать? Да или нет?»
Он поднимает глаза, но взгляд его, словно наткнувшись на что-то в зале, вновь упирается в перегородку, за которой они сидят. Прямо пе­ред ним, на потемневшем сухом дереве ясно видна нацарапанная надпись: «Не хочу...» Кто-то, сидя вот так же здесь, в отчаянии, вывел эти слова. От них еще сильней стучит в голо­ве молоточек... «Да или нет?»
- Подсудимый Климаш, признаете ли вы себя виновным?...
- Нет...
Который теперь час? Скоро, наверное, будет светать. Рядом спит Ленька Хохман. Сергей прислушивается, как посапывает сосед, и в ду­ше поднимается злость к этому хлюпику, с вечно бегающим и никогда не смотрящим от­крыто взглядом. Он спокойно спит, как у себя дома, словно ничего не случилось, словно не придется ему завтра опять сидеть на скамье подсудимых. Хохману к тюрьме не привыкать...
Но ведь сам он не лучше этого Хохмана. Стру­сил вчера, сказал «нет», потому, что так ска­зали все... Струсил, струсил... Как тогда, 26 мар­та прошлого года...
Их было пятеро: оба Хохмана, Титов, Бредня и он, Сергей Климаш. В тот вечер они здо­рово избили парня в болоневом плаще. И когда тот уже лежал, не шевелясь, на земле, Титов и Ленька Хохман стали его раздевать. Сергей сто­ял в стороне и растерянно глядел на то, как его друзья грабят человека. Ноги стали ватными, и он продолжал стоять. Титов сунул ему в руку плащ.
— Возьми, деньги отдашь потом.
И он взял этот плащ. Зачем он был ему нужен? Просто не сумел возразить, потрясенный случившимся...
Потом они приходили на тренировки и поджидали его у входа. Приходили к дому. Грозили: «Если не пойдешь с нами, заложим. Ты участник того грабежа. Отвечать будешь вме­сте с нами». И он стал точным, сильным ударом, первоклассного боксера сбивать жертву с ног, а остальные грабили.
А вот сейчас происходит самое страшное, чего боялся больше всего: расплата за все, чем занимались они почти два года. И сейчас надо отвечать.
Но он опять струсил. Не хватило мужества сказать правду. Сказать назло им и, наверное, назло своему трусливому «я». Увидел эту ко­роткую надпись на перилах и испугался. Понял, что слово «да» — это тот самый конец всем его мечтам, всему, к чему стремился. Испугался и сказал: «Нет».
Еще успел заметить расширенные глаза Наташки.
Трудно осознать случившееся сейчас, когда в голове только одна мысль: «Что я наделал? Что теперь со мной будет?». Трудно восстановить в памяти каждый свой шаг, чтобы понять, где оступился. И уж совсем трудно по­нять происшедшее тем, кто хорошо знал этого парня с тихим, детским взглядом.
Ребята с одной улицы и одноклассники знали о нем только то, что был Сергей надежным другом, душой коллектива. Вспоминали, как носил он в походах по три рюкзака: свой и у кого послабее прихватит. Владимир Иванов, тренер, считал его лучшим своим воспитанником. И, казалось бы, мужество-то было у парня. Однажды нужно было выставить на соревнованиях тяжеловеса, а у Сергея не хватало полтора килограмма. Три бутылки кефира выпил и вышел на ринг. Неравный бой выиграл. Никогда не хвастал победами, а ведь чемпионом края стал. И на следствии Сергей рассказал обо всем, ничего не скрывая. Братья Хохманы, Титов, Бредня, те юлили, пытались все повернуть так, слов­но не они главные виновники, а только случайные «жертвы» преступного соблазна, а Сергей сказал правду. Но почему он отказался от своих показаний на суде? И главное — почему он пошел с ними, почему стал «битком»?
С детства он мечтал стать летчиком. Перечитал все книжки про героев пятого океа­на. Закалял себя, прыгал с крыш, тренировал те­ло. Потом занялся боксом. После школы поехал в Армавир поступать в летное училище. Не про­шел медкомиссию — дали отсрочку. Чтоб не терять время, пошел на курсы шоферов, запи­сался в авиаклуб. Получил права, устроился шо­фером на «Амурсталь».
Еще до поездки в Армавир его втянули в группу. Сначала он просто старался избегать этих ребят, но после поездки, когда ему пригро­зили, сдался. Испугался того, что придется от­вечать, и еще больше того, что все рухнет: не быть ему летчиком, не быть Наташке, не быть всему, о чем мечтал с детства, чем жил. И вме­сте со страхом закралась какая-то успокаивающая мыслишка: «Это, как кошмарный сон, я скоро уеду — все пройдет, и никто не узнает...»
Уже тогда ему не спалось по ночам. «Скорей бы всему конец. Уехать, уехать, куда глаза глядят... Я не хочу больше так...» — думал он, ворочаясь без сна. Он совсем замкнулся в себе, не видя выхода, и с каждым грабежом все боль­ше овладевал им страх. Внешне он как мог ста­рался не подавать вида — это у него получа­лось. Но это и отнимало у него все силы. Он чувствовал, что тонет, но не мог обратиться за помощью — боялся, ято все откроется и тогда — конец...
Человек в восемнадцать — еще как лоза. Согнуть можно в любую сторону: не важно какая сила гнет, злая или добрая. Сергея согнула злая.
Тот памятный день 26 марта словно разделил его на две половины: труса и того, каким его знали всегда. Прежний Сергей выходил на ринг побеждать, честно работал, гулял с девушкой, а Сергей-трус по вечерам вместе с дружками поджидал пьяную «жертву».
Темно в узком проходе между двумя большими домами Фонари не добрасывают сюда свет, оба Хохмана стоят за деревом, чуть в стороне Титов и Климаш. Из темноты наплывает, раскачиваясь, фигура подвыпившего человека.
- Давай, Сepera!
Но Сергею что-то не дает поднять руку: «Не бей, не бей...» — колотится в мозгу.
- Бей, дурак, — зло шепчет Ленька...
«Бей» — ударило в голове, и Сергей шагнул навстречу...
И когда на суде нужно было сказать правду, которой, как понимал Сергей, стоит вся суровость возмездия, опять победил Сергей-трус, сказав, предательское «нет». Однажды, струсив, он уже не смог найти в себе силы победить ложь.
Долго в эту ночь спорили в нем два человека: Сергей настоящий и Сергей-трус. Сергей словно проснулся, понял, где был тот самый шаг, повернувший всю его судьбу, где родился трус и, подло подставив ножку, привел его сюда...
В камере стало светлей, узкое окно порозовело. Начинался новый день. Сегодня он опять увидит в зале мать, Наташку, ребят-одноклассников... Сергей отчетливо вспомнил голос матери, который прозвучал вчера в тишине зала и теперь, словно неумолкнувшее эхо, повторился вновь: «Говори правду, сынок!»...
И вот опять назвали его фамилию. Сергей встает, смотрит в зал: мать — она замерла в ожидании, Наташкины глаза ждут...
- Да, я виноват...
Сбоку что-то шепчет Бредня, Ленька Хохман впивается в него злым взглядом. Но Сергея уже не остановить. Он говорит, а руки сжимают перекладину, на которой видна полустертая надпись...
Л.ГОВЗМАН
Комсомольск-на-Амуре.
(«МД», 16 августа 1970 г.)