Создать свою тему оформления
0
НЕ ВИЖУ ЕГО ДРУГИМ
...Каждый раз перед тем, как уснуть, он вспоминает одно и то же.
Раннее утро. Много света. И зайчики на потолке волнами. Откуда зайчики? Он удивленно ищет глазами. На подоконнике из блюдца лакает котенок. Вот и зайчики.
Ему становится весело, и он встает.
Потом мать зовет его завтракать.
Отец уже за столом. Перед ним пустой стакан. Значит, похмелялся...
— Завтра отвезешь меня на рыбалку, — хмуро говорит отец,
Мутное, тоскливое чувство, изводившее столько времени, опять проснулось в нем. Нехотя допил чай. Ушел к себе в комнату. Лег навзничь. Котенок свернулся клубком на окне. Зайчик переместился в угол и уже не дрожал.
Вошла мать. Глаза печальные.
Он отвернулся. Мать вышла. Тихо прикрыла дверь.
Тоска сосала все яростней.
И тогда он вспомнил тот гараж.
Мысль сначала испугала его. Но возник вдруг еще один голос, который стал спорить с первым, главным его «я»: «Можно, чтоб никто не узнал». — «Как?» — «Ночью. Тихо. Потом сменишь двигатель. Никто не узнает», — так уговаривал второй голос.
К тоске прибавился еще и страх.
Пришел друг, Петька. И объявил с порога: «Поехали на рыбалку!»
Он сказал Петьке о желании отца. Петька знал про испорченный двигатель и сочувственно притих. И тогда он сказал про тот гараж...
В темноте они сломали замок и вывели «ИЖ». Но завести не смогли: ключ не подошел. Тогда взломали еще один гараж. Выкатили «Минск». Завели и на буксире потащили «ИЖ» за поселок. К огородам. Спрятали в кустах...
Утром его разбудила мать. Он открыл глаза, увидел ее горестное лицо и все понял,
В дверях стоял участковый.
— Что ты натворил, сынок, — сказала мать и заплакала.
Вышли на улицу. Там ждал хозяин украденного мотоцикла.
Потом было следствие. И был суд.
На суде он редко поднимал голову. Боялся встретиться взглядом с матерью. Она сидела такая жалкая. Плакала.
...Мы говорим с Сашей Либецким уже третий час. Вначале у него был заискивающий взгляд. И слова какие-то заученные, стандартные. Потом он объяснит это свое желание «быть, как все».
— Матери я всегда все рассказывал. И про мотоцикл она знала, что сломан. Но мать была бесправной в семье. Отец давил всех. Он жестокий человек.
Трудно давались ему эти слова. Может, и произносил-то их впервые в жизни. Произносил в семнадцать лет. После тех мучительных ночных раздумий...
— Водка его сгубила, — мрачно добавляет Саша.
— А если бы ты в то утро подошел к нему и честно сказал, что двигатель испорчен?
У Саши глаза загорелись.
— Он бы не понял! Это звучало как приговор...
...Сколько он себя помнит, столько его тянуло к технике. Отец у него тракторист, старший брат — шофер. Совсем маленькому Саше отец часто говорил: «Будешь летчиком». Он соглашался и хотел быть летчиком. Но однажды — учился он уже в пятом классе — Саша возразил отцу: «Буду шофером!» Брат, сидевший за обедом рядом, расхохотался. Знал, в чем дело. В этот день он брал Сашу с собой в тайгу.
Эта поездка до сих пор жива в его памяти, как одно из самых счастливых детских воспоминаний. Таежная дорога. Скорость. Мелькание деревьев. И, наконец, тогда брат посадил его впервые за руль, и хотя рядом со своими руками он ощущал крепкие руки брата, но чувствовал и другое: как подвластна ему эта тяжелая машина...
Потом, по вечерам, ложась спать, он представлял себя, шофером. Слышал гудки тепловозов. И фантазия делала его машинистом...
Когда Саша учился в восьмом, отец купил мотоцикл «ИЖ Планета-Спорт». Но сам не ездил. Запрещал и сыну. И Саша выводил «ИЖ» из сарая тогда, когда отца не было дома.
Мать только вздыхала. Она была тихая женщина. А потакала сыну, наверное, потому, что хотела тем самым как-то сгладить суровость отца.
Семейный очаг подобен костру. А из костра всегда выходят и свет, и дым. Мать была светом. Дымом — отец.
Он много пил. И в пьяном виде бывал жесток. Мог поднять руку без видимой причины.
Саша все больше замыкался, сторонился отца. Старался избегать конфликтов. Стал трусливым. Потом начал утаивать проступки. Ложь спасала, и он стал лгать.
Поездки на мотоцикле совершались скрытно.
Мать помалкивала.
Когда испортился двигатель, он сказал матери. Она заплакала: «Почини, сынок, ведь узнает он — не будет житья...»
Легко сказать — почини. Нужен был новый поршень, кольца.
В поселке он знал еще двух владельцев таких мотоциклов. Нашел одного из них у того гаража. Хозяин «ИЖа» выслушал мальчишку, весело подмигнул: «Плохи твои дела, парень. Но помочь можно. Приходи через недельку, что-нибудь придумаем».
Но через неделю Саша не пришел. Он уехал в город. И поступил в железнодорожный, техникум.
Город сначала испугал его. Одиноко было. Хотелось найти кого-то сильного, как старший брат дома, — держался бы тогда за него и уверенней себя чувствовал. Ему не хватало этой уверенности, и он старался держаться рядом с городскими ребятами. Сначала смотрел и слушал. Потом стал делать как они. Закурил. Перестал бояться драк.
«Стал как все», — скажет он потом.
Но одно тяготило Сашу все это время: мотоцикл. Вдруг отец уже обнаружил поломку?..
И от этих мыслей накатывалась мутная, тоскливая волна. А когда слышал треск проносящегося мимо «ИЖа», — тоска становилась нестерпимой. И он думал, что никогда не вернется домой...
Но пришли каникулы, и он поехал в свой поселок.
В первый же вечер, когда лег, тихо вошла мать. Села рядом, провела ладонью по его голове: «Не знает отец про мотоцикл, сынок. Но ты бы починил... Совсем он злой стал. Пьет без удержу. Боюсь я, Саша...»
Через несколько дней они с братом уехали на рыбалку. Вернулись с богатым, уловом. Вечером отец поставил перед собой бутылку, налил в стакан и завистливо спросил: «Хорошая, говорите, рыбалка? Надо бы проверить...»
А утром, за завтраком, отец хмуро сказал: «Завтра отвезешь меня на рыбалку».
Отвезешь — означало только одно: поездку на мотоцикле.
Каждый раз, ложась спать, он вспоминает этот день. И начинает с фразы отца...
А потом, как в документальном кино, он видит все подробности дальнейших событий: приход друга, томительное ожидание вечера, вечер, они выходят из дома... И вот здесь, в этот миг, он пытается остановить себя в прошлом, оставить дома... Но память не подвластна позднему раскаянью... Гаражи. Замок. Мотоциклы. Огороды. Утро. Участковый. Голос матери: «Что ты натворил, сыпок!..»
Потом вспоминается суд. Глаза матери. Отец сидел рядом. Но Саша смотрел украдкой только на мать. И в какой-то момент он увидел, как она взглянула на отца...
— Мне кажется, она все поняла, — сказал он осторожно. Не хотел, чтобы его слова были расценены как укор отцу...
Сознание того, что отец в твоей судьбе сыграл роковую роль — слишком тяжелая ноша в семнадцать лет...
Через четыре месяца он должен вернуться домой.
Встречу с матерью представляет. С отцом — нет.
— А если поговоришь с ним? Как мужчина с мужчиной. Может быть, он поймет?..
— Я его другим не вижу, — сказал Саша. И поднял глаза. В них стояла боль...
Леонид ГОВЗМАН, наш спец. корр.
(«МД», 16.10.82 г.)
...Каждый раз перед тем, как уснуть, он вспоминает одно и то же.
Раннее утро. Много света. И зайчики на потолке волнами. Откуда зайчики? Он удивленно ищет глазами. На подоконнике из блюдца лакает котенок. Вот и зайчики.
Ему становится весело, и он встает.
Потом мать зовет его завтракать.
Отец уже за столом. Перед ним пустой стакан. Значит, похмелялся...
— Завтра отвезешь меня на рыбалку, — хмуро говорит отец,
Мутное, тоскливое чувство, изводившее столько времени, опять проснулось в нем. Нехотя допил чай. Ушел к себе в комнату. Лег навзничь. Котенок свернулся клубком на окне. Зайчик переместился в угол и уже не дрожал.
Вошла мать. Глаза печальные.
Он отвернулся. Мать вышла. Тихо прикрыла дверь.
Тоска сосала все яростней.
И тогда он вспомнил тот гараж.
Мысль сначала испугала его. Но возник вдруг еще один голос, который стал спорить с первым, главным его «я»: «Можно, чтоб никто не узнал». — «Как?» — «Ночью. Тихо. Потом сменишь двигатель. Никто не узнает», — так уговаривал второй голос.
К тоске прибавился еще и страх.
Пришел друг, Петька. И объявил с порога: «Поехали на рыбалку!»
Он сказал Петьке о желании отца. Петька знал про испорченный двигатель и сочувственно притих. И тогда он сказал про тот гараж...
В темноте они сломали замок и вывели «ИЖ». Но завести не смогли: ключ не подошел. Тогда взломали еще один гараж. Выкатили «Минск». Завели и на буксире потащили «ИЖ» за поселок. К огородам. Спрятали в кустах...
Утром его разбудила мать. Он открыл глаза, увидел ее горестное лицо и все понял,
В дверях стоял участковый.
— Что ты натворил, сынок, — сказала мать и заплакала.
Вышли на улицу. Там ждал хозяин украденного мотоцикла.
Потом было следствие. И был суд.
На суде он редко поднимал голову. Боялся встретиться взглядом с матерью. Она сидела такая жалкая. Плакала.
...Мы говорим с Сашей Либецким уже третий час. Вначале у него был заискивающий взгляд. И слова какие-то заученные, стандартные. Потом он объяснит это свое желание «быть, как все».
— Матери я всегда все рассказывал. И про мотоцикл она знала, что сломан. Но мать была бесправной в семье. Отец давил всех. Он жестокий человек.
Трудно давались ему эти слова. Может, и произносил-то их впервые в жизни. Произносил в семнадцать лет. После тех мучительных ночных раздумий...
— Водка его сгубила, — мрачно добавляет Саша.
— А если бы ты в то утро подошел к нему и честно сказал, что двигатель испорчен?
У Саши глаза загорелись.
— Он бы не понял! Это звучало как приговор...
...Сколько он себя помнит, столько его тянуло к технике. Отец у него тракторист, старший брат — шофер. Совсем маленькому Саше отец часто говорил: «Будешь летчиком». Он соглашался и хотел быть летчиком. Но однажды — учился он уже в пятом классе — Саша возразил отцу: «Буду шофером!» Брат, сидевший за обедом рядом, расхохотался. Знал, в чем дело. В этот день он брал Сашу с собой в тайгу.
Эта поездка до сих пор жива в его памяти, как одно из самых счастливых детских воспоминаний. Таежная дорога. Скорость. Мелькание деревьев. И, наконец, тогда брат посадил его впервые за руль, и хотя рядом со своими руками он ощущал крепкие руки брата, но чувствовал и другое: как подвластна ему эта тяжелая машина...
Потом, по вечерам, ложась спать, он представлял себя, шофером. Слышал гудки тепловозов. И фантазия делала его машинистом...
Когда Саша учился в восьмом, отец купил мотоцикл «ИЖ Планета-Спорт». Но сам не ездил. Запрещал и сыну. И Саша выводил «ИЖ» из сарая тогда, когда отца не было дома.
Мать только вздыхала. Она была тихая женщина. А потакала сыну, наверное, потому, что хотела тем самым как-то сгладить суровость отца.
Семейный очаг подобен костру. А из костра всегда выходят и свет, и дым. Мать была светом. Дымом — отец.
Он много пил. И в пьяном виде бывал жесток. Мог поднять руку без видимой причины.
Саша все больше замыкался, сторонился отца. Старался избегать конфликтов. Стал трусливым. Потом начал утаивать проступки. Ложь спасала, и он стал лгать.
Поездки на мотоцикле совершались скрытно.
Мать помалкивала.
Когда испортился двигатель, он сказал матери. Она заплакала: «Почини, сынок, ведь узнает он — не будет житья...»
Легко сказать — почини. Нужен был новый поршень, кольца.
В поселке он знал еще двух владельцев таких мотоциклов. Нашел одного из них у того гаража. Хозяин «ИЖа» выслушал мальчишку, весело подмигнул: «Плохи твои дела, парень. Но помочь можно. Приходи через недельку, что-нибудь придумаем».
Но через неделю Саша не пришел. Он уехал в город. И поступил в железнодорожный, техникум.
Город сначала испугал его. Одиноко было. Хотелось найти кого-то сильного, как старший брат дома, — держался бы тогда за него и уверенней себя чувствовал. Ему не хватало этой уверенности, и он старался держаться рядом с городскими ребятами. Сначала смотрел и слушал. Потом стал делать как они. Закурил. Перестал бояться драк.
«Стал как все», — скажет он потом.
Но одно тяготило Сашу все это время: мотоцикл. Вдруг отец уже обнаружил поломку?..
И от этих мыслей накатывалась мутная, тоскливая волна. А когда слышал треск проносящегося мимо «ИЖа», — тоска становилась нестерпимой. И он думал, что никогда не вернется домой...
Но пришли каникулы, и он поехал в свой поселок.
В первый же вечер, когда лег, тихо вошла мать. Села рядом, провела ладонью по его голове: «Не знает отец про мотоцикл, сынок. Но ты бы починил... Совсем он злой стал. Пьет без удержу. Боюсь я, Саша...»
Через несколько дней они с братом уехали на рыбалку. Вернулись с богатым, уловом. Вечером отец поставил перед собой бутылку, налил в стакан и завистливо спросил: «Хорошая, говорите, рыбалка? Надо бы проверить...»
А утром, за завтраком, отец хмуро сказал: «Завтра отвезешь меня на рыбалку».
Отвезешь — означало только одно: поездку на мотоцикле.
Каждый раз, ложась спать, он вспоминает этот день. И начинает с фразы отца...
А потом, как в документальном кино, он видит все подробности дальнейших событий: приход друга, томительное ожидание вечера, вечер, они выходят из дома... И вот здесь, в этот миг, он пытается остановить себя в прошлом, оставить дома... Но память не подвластна позднему раскаянью... Гаражи. Замок. Мотоциклы. Огороды. Утро. Участковый. Голос матери: «Что ты натворил, сыпок!..»
Потом вспоминается суд. Глаза матери. Отец сидел рядом. Но Саша смотрел украдкой только на мать. И в какой-то момент он увидел, как она взглянула на отца...
— Мне кажется, она все поняла, — сказал он осторожно. Не хотел, чтобы его слова были расценены как укор отцу...
Сознание того, что отец в твоей судьбе сыграл роковую роль — слишком тяжелая ноша в семнадцать лет...
Через четыре месяца он должен вернуться домой.
Встречу с матерью представляет. С отцом — нет.
— А если поговоришь с ним? Как мужчина с мужчиной. Может быть, он поймет?..
— Я его другим не вижу, — сказал Саша. И поднял глаза. В них стояла боль...
Леонид ГОВЗМАН, наш спец. корр.
(«МД», 16.10.82 г.)
