Создать свою тему оформления
0
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР
Снег укрыл город. Много снега, но это предвещали народные приметы и метеорологи. Обещали и морозы. Значит, будут. Так и сказал Журавову: морозы, мол, на носу. Впрочем, на ответ не рассчитывал, просто вспомнился попавшийся по пути привокзальный бродяга, сидевший на ледяном насте у парапета. Но генеральный директор Мостеплоэнерго к реплике, как и к любому вопросу, отнесся серьезно.
ЗАКОН СОВЕСТИ
- Суровая зима не пугает, - отложив очки, скажет Анатолий Александрович. – Но, честно говоря, тревога всегда есть. Случись даже малая авария – людям какое-то время придется жить без тепла. В такие моменты ощущаешь, как бегут секунды. И душа болит – жильцы мерзнут. Поэтому делаем все возможное и невозможное, чтобы в домах было тепло...
Он не закончит фразу из недоверия к пафосным словам. То, что генеральный избегает пафоса, я заметил еще во время интервью с ним. Речь его точна, но суха – прилагательных минимум. Вот и о душе сказал впервые. Впрочем, когда заговорит о ведомственном жилье, станет понятно, что и здесь без душевной боли не обходится. «Есть хозяева предприятий, которым дела нет до того, как живут люди, - говорил Журавов, - дома у них такие, что хоть святых вон выноси. Но если с небеленым потолком и скрипящими полами человек еще может как-то мириться, то холодных батарей при морозах – врагу не пожелает»...
Тепло дать – не печь растопить. Рухлядь Журавов всегда смотрит сам, особенно, когда принимают котельные. Перед нынешним отопительным сезоном ездил смотреть одну из таких – принадлежала институту, работающему на оборонку. Снабжает теплом не только хозяев, но и окрестный жилой микрорайон. Котельная 1965 года постройки. Ни одной реконструкции. Журавов увидел приборы, которых, казалось бы, в природе не должно быть, и рассмеялся: каменный век! Денег на собственное коммунальное хозяйство у оборонщиков, естественно, нет. Но и Мостеплоэнерго не имеет право реконструировать чужие котельные своими силами. Парадокс: как тепловик он должен дать тепло, но, с другой стороны, не имеет права деньги вложить – не его объект. Вложит – тут же явится инспектор КРУ и строго спросит: на что бюджетные деньги потратил?..
- Как в подобных случаях поступаете? – интересуюсь у генерального, хотя знаю, что в приличном обществе таких вопросов не задают.
- Думаю, - сдержанно отвечает Анатолий Александрович.
- О чем?
- О вечном... Это не озвучивают, - напоминает Журавов и впервые за время беседы улыбается.
Мне бы остановится, но не могу:
- Закон нарушаете?
- Закон совести – нет. Вижу, что через десять-пятнадцать дней люди могут остаться без тепла. Выход один: надо помочь. Конечно, работа за спасибо. Но главное итог: тепло будет, авария – не случится. Так что закон совести я не нарушаю. Доложат, конечно, мэру, но Юрий Михайлович – человек мудрый, судит по тому же закону: главное – люди. А то, что приходится такими методами работать – так ведь из прошлого как из старых штанов враз не выпрыгнешь...
КТО СКАЗАЛ, ЧТО ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ НЕ ДЛЯ МОСКВИЧА?
В детстве московский мальчик Толя Журавов любил читать книжки о моряках и летчиках. Больше – о летчиках. Мечтал стать пилотом. К тому же летал отчим. Но когда Толя говорил, что хочет того же, отчим хмурился: «Не поддерживаю» и уходил курить...
Окончив школу, Толя подал документы в высшее летное училище. Экзамены сдавал успешно. Оставался последний. Но в душе возникло вдруг необъяснимое сомнение, и на последний экзамен Толя не пошел. Явился к военкому. Тот о летном уклонисте уже знал, и говорит: не захотел в летчики – пойдешь на флот, будешь служить пять лет!..
Не предвидел, однако, заботливый военком грядущих перемен: шел 1955 год – флот переводили на четырехлетнюю службу.
И отправили Толю Журавова последим ноябрьским эшелоном во Владивосток.
Ехал в телятнике, но душа пела: романтика!
Романтика привела в госпиталь на больничную койку – с воспалением легких.
Через две недели суровые флотские мужчины разглядывали хилого после болезни романтика, да еще москвича, и вслух решали: куда такого? Может быть, в береговые моряки? Услышав про оскорбительное решение, хилый после болезни москвич, глядя в глаза суровым флотским мужчинам, сказал: «А я, между прочим, токарь пятого разряда!». Морские волки вчитались в личное дело без пяти минут берегового: Журавов А.А. окончил ПТУ завода им. Хруничева, токарь пятого разряда.
- В плавсостав! - сказал офицер с двумя просветами и тремя звездами на погонах.
Так московский мальчик, выпускник первого набора ПТУ, токарь пятого разряда – большая редкость для выпускника! – Анатолий Журавов попал на только что отремонтированный эскадренный миноносец «Вихревой» Краснознаменного Тихоокеанского флота. И нисколько потом об этом не жалел. Довелось ему пройти на «Вихревом» все восточные моря. Но, главное, – получил хорошую специальность – машинист турбин. «Вихревой» по тем временам был самым современным кораблем. Каждая из двух турбин – по 30 тысяч лошадиных сил. Скорость эсминца больше 40 узлов в час. Это надо представить: пятидесятые годы – по дорогам России ползают, как черепахи, АМО и ЗИСы, и в это время по Охотскому морю летит стадвадцатиметровая махина со скоростью 80 км в час! И все потому, что внутри морского красавца, в машинном отделении, на совесть делает свое дело – дает энергию – уже не мальчик, а мужчина Анатолий Журовов.
Оттуда и пошла его...
ЛЮБОВЬ К ЭНЕРГЕТИКЕ
Отслужив четыре года, вернулся домой. Пришел в Мосэнерго и говорит: хочу у вас работать. «Где живешь, морячок?» – «На Смоленской площади» – «Пойдешь в ТЭЦ-12, рядом с Киевским вокзалом». На проходную вышел солидный человек, начальник котлотурбинного цеха, представился: «Свердел». «Журавов», - ответил Журавов, стараясь держаться солиднее. «Почему к нам?» - спросил начальник котлотурбинного цеха. «На флоте служил. Турбины знаю» – «Тогда по адресу». И повел в цех. «Я был ошеломлен, - рассказывал Журавов. - На корабле каждый сантиметр дорог, а тут от турбины до турбины метров десять».
Назначили его помощником машиниста и поставили к питательным насосам.
В тот же год сдал экзамены на вечернее отделение Московского энергетического института. Но работать посменно и учиться – неразрешимая задача. Старшие товарищи следили за каждым шагом новичка. И вскоре к Журавову подошел начальник цеха КИП и автоматики: «Переходи ко мне слесарем»...
Работа. Учеба. Женитьба. Рождение сына. Двенадцатиметровая комната на троих. И хотя Журавов числился в лучших, надежды на отдельную квартиру были смутны...
Между тем, на двенадцатой станции начались эксперименты с новинкой – управляющей вычислительной машиной. Все бегали на нее смотреть и знали, что машину поставят на строящейся нынче ТЭЦ № 21. А еще все знали, что на ТЭЦ № 21 замечательный директор Александр Николаевич Корытов – «батя».
...Потом, когда будем пить чай в крошечной похожей на кубрик комнатке за рабочим кабинетом Журавова, я замечу на стене бескозырку с надписью «Батя», но, увы, не спрошу, чья? Теперь жалею, потому что знаю, что прозвище через много лет перешло к Журавову.
Анатолий Александрович погружается в вспоминания, и аура генерального директора растворяется как табачный дым от его сигареты...
Стало известно: для работников ТЭЦ № 21 возводят жилье. И когда у Журавова спросили: «Пойдешь на двадцать первую?», без промедления согласился.
Станция расположилась на Коровинском шоссе. Во второй половине шестидесятых – окраина Москвы. Ползал туда лишь автобус № 112. Таксисты, когда слышали адрес, смеялись: «На проспект Му-Му? Не поеду!». Журавов получил там двухкомнатную квартиру в хрущевке. Но тогда она казалась хоромами из смутных надежд...
Шло время. Теперь уже старший мастер Журавов окончил институт. Стал заместителем секретаря парткома. Однажды вызвали в горком партии и сообщили о его переводе к ним в отдел тяжелой промышленности, заниматься энергетикой.
- Я опешил, - вспоминает Журавов. - У меня коллектив. И с директором надо посоветоваться. Корытову тут же позвонили: «Александр Николаевич, Журавов с вами хочет посоветоваться». Беру трубку и слышу спокойный голос: «Соглашайся». Так судьба столкнула меня с энергетикой столицы: курировал ТЭЦ, знал всех руководителей станций. Но на душе было тоскливо...
Прошло четыре года. В то время управляющим Мосэнерго был умнейший Игорь Николаевич Ершов. Как-то посмотрел на меня внимательно, и говорит: «Журавов, а ведь я хочу взять тебя к себе директором ГЭС-1. Пойдешь?». Я загорелся: напротив гостиницы «Россия» стоит подобие крейсера «Авроры» - государственная электростанция. Но через считанные дни планы Ершова были перечеркнуты – меня направили в Совет министров федерации. Занимался энергетикой России два с половиной года. Но с первых же дней чувствовал – не мое это! Едва ли не каждый месяц подходил к первому заму председателя Совета министров РСФСР Алексею Максимовичу Калашникову: отпусти! Не могу здесь сидеть – засыпаю на ходу. Мне 38 лет – энергии хоть отбавляй!
После смерти директора ГЭС-1 Юрия Федоровича Ерошина Ершов пойдет к Калашникову и скажет: «Отдай Журавова!»
Так Журавов станет директором ГЭС-1.
Через пять лет, в 1980-м перед Олимпиадой в его судьбу опять вмешается Ершов: «Будешь руководить управлением топливно-энергетического хозяйства Москвы». Журавов догадается, куда тот клонит: в централизованной системе на всех ее этажах должны быть свои люди – и они у Ершова были: в ЦК, Совмине СССР, Совмине России, Госснабе и Госплане. «Соглашайся», - повторит Ершов.
Журавов верил Ершову. И отправился руководить УТЭХ. На десять лет.
В 1990-м началась перестройка – главк поделили. Журавову доверили тепловое хозяйство. И вот, пятнадцать лет руководит Мостеплоэнерго...
УЗКИЕ МЕСТА
У генерального старомодные очки и такой же старомодный кабинет. Помню, попав сюда впервые, поразился необычной по нынешним временам скромности – из новинок был, пожалуй, компьютер, все остальное – из 80-х. И где-то в конце разговора у меня вырвется реплика, которая не войдет в интервью: «Скромно живете, Анатолий Александрович».
Он улыбнется.
- Новый будет. Но сегодня нужно строить другое. Да, у многих современные офисы. Зато у нас коэффициент износа оборудования ниже, чем у тех, кто ими обзавелся. Как думаете, что лучше иметь: офис или надежное оборудование?..
Когда Журавов пришел в Мостеплоэнерго, то износ оборудования предприятия был 48 процентов. Сегодня 27-28. «Само собой получилось», - отшутится он. Но само собой только рушится. Коэффициент сократился потому, что Журавов мыслит системно. Что чаще всего выходит из строя? Котлы! Почему? Вода очень жесткая – идет быстрое засоление, сечение уменьшается, трубы перегорают. Котел приходится часто латать. Но латать – что по оглобле стегать. Хочешь, чтобы котлы работали без поломок, начни с воды. Дальнейшие улучшения пойдут по цепочке. Или, скажем, износ тепловых сетей был процентов на семьдесят. Трубы быстро ржавели. Нашли причину – здесь затоплены грунтовыми водами, там – дренаж не выполнен. «Сначала определяем узкие места, потом начинаем работать», - скажет Журавов.
Журавов направлял деньги исключительно в производство – его кабинет не был узким местом...
ТРУДНЫЕ ВОПРОСЫ
И все-таки один мой вопрос заставил его растеряться. Спросил, как поступает с разгильдяями.
Журавов задумался.
- Хотите верьте, хотите нет, но за пятнадцать лет ни разу такой вопрос даже не ставился. Пьянку разбирать, прогулы, приказы на этот счет выпускать – не было такого. Народ у нас держится за работу...
- Хорошие заработки?
- В среднем, 14-15 тысяч рублей. Но ведь не все определяет зарплата. У нас коллективный договор между администрацией и профсоюзом; в договоре, если память не изменяет, пунктов двадцать – обязательства администрации перед работниками: тринадцатая зарплата, материальная помощь к отпуску. Кто-то женился – помогаем. Родился ребенок – помогаем. Беда пришла, надо похоронить – помогаем. Заболел – а сегодня лекарства очень дорогие – помогаем. Приходят ко мне и говорят: такой-то ходить не может – тазобедренный сустав надо менять, а это громадные деньги. Отказать – рука не поднимается. Оплачиваем операцию. Бытовые травмы случаются – тоже помогаем. И люди это чувствуют...
Лет восемь назад из Мостеплоэнего побежали специалисты киповцы – автоматчики, электронщики – их сманивали большими деньгами коммерческие фирмы, которые в то время начали активно строить офисы.
Каждого беглеца Журавов приглашал к себе. Ничего не спрашивал. Говорил так: «Нашел лучшее место – пожалуйста, иди. Но договоримся: обратно не просись. Нам сегодня тяжело, а ты бежишь туда, где лучше. Не люблю предателей»...
Через два года беглецы стали возвращаться – фирмачи получили от них все, что хотели – налаженное, отлично работающее оборудование – и показали на дверь: спасибо, больше не нужен!
Журавов распорядился брать их назад без нравоучительных нотаций. При встрече здоровался, ни намеком, ни взглядом не напоминая о зигзаге судьбы. Свою мягкость объяснит так: «Повинную голову меч не сечет. А вернулись, потому что у нас они защищены – случись что, мы в беде не оставим». Потом уточнит: «Не возьми я его назад – пойдет торговать... Пример тому – завод в Тушино, где «Бураны» делали. Летчики-испытатели «Буранов» нынче цветами торгуют! Я был на этом заводе, говорил с директором, главным инженером. Разводят руками: «Здесь они гроши получают. Вот и торгуют цветами». Катастрофа – личная и для государства...
ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ
Завод, на котором уже не делают «Бураны», Журавов упомянул не случайно. Ездил туда договариваться о покупке пионерского лагеря – у завода ни гроша, вот и продает имущество. Журавов решил из пионерского лагеря дом отдыха сделать. Реконструировал корпуса. В двух живут дети с родителями. В трех – пионеры, по 250 человек в смену. Не в каждой пятизвездной гостинице такие условия.
Когда он сказал о пионерах, я подумал – оговорка, и буркнул:
- Пионеров сейчас нет...
- А у нас есть! Правда, мы их так не называем. У нас детская республика с принципами самоуправления и с атрибутами: знамя, барабаны, горн и галстуки...
- Красные?
- И красные тоже. Каждый отряд имеет галстук своего цвета. Что интересно, когда я предложил ввести атрибуты и галстуки, все запротестовали: «Что вы, Анатолий Александрович, кто будет носить?» Но, знаете, носят с удовольствием! И теперь пионервожатые (на этом слове Журавов делает особое ударение – В.Д.) говорят спасибо за выдумку: «своего» можно найти по галстуку...
Пионеров Журавов возродил не по идейным взглядам. Он признается: военное детство, только раз – в первом классе – довелось испытать атмосферу пионерского лагеря. Ему понравится жизнь в коллективе. Увлечется туризмом, будет водить группы. И заведет порядок: в рюкзаке, кроме зубной щетки – все общее...
Так ожившие воспоминания породили пионерский лагерь – республику свободных детей...
СВОЯ МЕДАЛЬ
Еще одна идея генерального – медаль «Почетный работник Мостеплоэнерго». Как пришла? «Как-то подумал, - рассказывает Анатолий Александрович, - никто нас не замечает, правительственных наград не дают. Словно в стороне живем. И пришла мысль: кто мешает учредить свою награду? Сами нарисовали эскиз, причем, решили сделать награду весомой – берешь в руку и чувствуешь, что это не значок. Заказали на монетном дворе. Изготовили. Теперь таким знаком награждаем самых достойных – человек двадцать в год. Награда не формальная – к ней прилагаются определенные льготы: 10 процентов надбавка к заработной плате, отпуск в любое время, доплата к пенсии...
Генеральный ничего не скажет о своих наградах. О них узнаю от его коллег по работе. Много у него наград, но особенно гордится тремя: званием «Заслуженный энергетик России», Национальной премией им. Петра Великого – высшей наградой в сфере управления и медалью «За труды и Отечество» первой степени, которой награжден коллектив «Мостеплоэнерго»...
ГОСТИ, КОТОРЫМ РАЗРЕШЕНО ГУЛЯТЬ ПО СТОЛУ
За окном кабинета – кормушка для птиц. Не простая – двухэтажная.
- Странная конструкция, - говорю.
- Для синичек, - оживляется Журавов. – Сверху – «крыша» - здесь кормятся прожоры-голуби. Но вниз им не пролезть – только синичка может.
- Какие синички в центре города, да еще вблизи вокзала?
- Лазоревка, гренадерка, хохлатая, длиннохвостая, московка...
Ошеломленно смотрю на генерального. Но он – видно по блеску глаз – уже не может остановиться – на конька вопрос пришелся.
- Окно открою – сначала заглянет, потом войдет неторопливо, но походка уверенная, гордая... Я им все разрешаю. По кабинету летают. По столу ходят. Подойдет и смотрит на тебя черным глазом – настороженности нет, только любопытство... Но гулять им вольготно по субботам – в кабинет никто не заходит...
Сегодня суббота. Смотрю за окно. Кормушка пуста. Синички где-то притаились и ждут, когда уйдет гость. Можно будет побродить по широкому столу доброго хозяина кабинета, и даже клюнуть его трубку.
В ответ на эту дерзость он только улыбнется...
Снег укрыл город. Много снега, но это предвещали народные приметы и метеорологи. Обещали и морозы. Значит, будут. Так и сказал Журавову: морозы, мол, на носу. Впрочем, на ответ не рассчитывал, просто вспомнился попавшийся по пути привокзальный бродяга, сидевший на ледяном насте у парапета. Но генеральный директор Мостеплоэнерго к реплике, как и к любому вопросу, отнесся серьезно.
ЗАКОН СОВЕСТИ
- Суровая зима не пугает, - отложив очки, скажет Анатолий Александрович. – Но, честно говоря, тревога всегда есть. Случись даже малая авария – людям какое-то время придется жить без тепла. В такие моменты ощущаешь, как бегут секунды. И душа болит – жильцы мерзнут. Поэтому делаем все возможное и невозможное, чтобы в домах было тепло...
Он не закончит фразу из недоверия к пафосным словам. То, что генеральный избегает пафоса, я заметил еще во время интервью с ним. Речь его точна, но суха – прилагательных минимум. Вот и о душе сказал впервые. Впрочем, когда заговорит о ведомственном жилье, станет понятно, что и здесь без душевной боли не обходится. «Есть хозяева предприятий, которым дела нет до того, как живут люди, - говорил Журавов, - дома у них такие, что хоть святых вон выноси. Но если с небеленым потолком и скрипящими полами человек еще может как-то мириться, то холодных батарей при морозах – врагу не пожелает»...
Тепло дать – не печь растопить. Рухлядь Журавов всегда смотрит сам, особенно, когда принимают котельные. Перед нынешним отопительным сезоном ездил смотреть одну из таких – принадлежала институту, работающему на оборонку. Снабжает теплом не только хозяев, но и окрестный жилой микрорайон. Котельная 1965 года постройки. Ни одной реконструкции. Журавов увидел приборы, которых, казалось бы, в природе не должно быть, и рассмеялся: каменный век! Денег на собственное коммунальное хозяйство у оборонщиков, естественно, нет. Но и Мостеплоэнерго не имеет право реконструировать чужие котельные своими силами. Парадокс: как тепловик он должен дать тепло, но, с другой стороны, не имеет права деньги вложить – не его объект. Вложит – тут же явится инспектор КРУ и строго спросит: на что бюджетные деньги потратил?..
- Как в подобных случаях поступаете? – интересуюсь у генерального, хотя знаю, что в приличном обществе таких вопросов не задают.
- Думаю, - сдержанно отвечает Анатолий Александрович.
- О чем?
- О вечном... Это не озвучивают, - напоминает Журавов и впервые за время беседы улыбается.
Мне бы остановится, но не могу:
- Закон нарушаете?
- Закон совести – нет. Вижу, что через десять-пятнадцать дней люди могут остаться без тепла. Выход один: надо помочь. Конечно, работа за спасибо. Но главное итог: тепло будет, авария – не случится. Так что закон совести я не нарушаю. Доложат, конечно, мэру, но Юрий Михайлович – человек мудрый, судит по тому же закону: главное – люди. А то, что приходится такими методами работать – так ведь из прошлого как из старых штанов враз не выпрыгнешь...
КТО СКАЗАЛ, ЧТО ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ НЕ ДЛЯ МОСКВИЧА?
В детстве московский мальчик Толя Журавов любил читать книжки о моряках и летчиках. Больше – о летчиках. Мечтал стать пилотом. К тому же летал отчим. Но когда Толя говорил, что хочет того же, отчим хмурился: «Не поддерживаю» и уходил курить...
Окончив школу, Толя подал документы в высшее летное училище. Экзамены сдавал успешно. Оставался последний. Но в душе возникло вдруг необъяснимое сомнение, и на последний экзамен Толя не пошел. Явился к военкому. Тот о летном уклонисте уже знал, и говорит: не захотел в летчики – пойдешь на флот, будешь служить пять лет!..
Не предвидел, однако, заботливый военком грядущих перемен: шел 1955 год – флот переводили на четырехлетнюю службу.
И отправили Толю Журавова последим ноябрьским эшелоном во Владивосток.
Ехал в телятнике, но душа пела: романтика!
Романтика привела в госпиталь на больничную койку – с воспалением легких.
Через две недели суровые флотские мужчины разглядывали хилого после болезни романтика, да еще москвича, и вслух решали: куда такого? Может быть, в береговые моряки? Услышав про оскорбительное решение, хилый после болезни москвич, глядя в глаза суровым флотским мужчинам, сказал: «А я, между прочим, токарь пятого разряда!». Морские волки вчитались в личное дело без пяти минут берегового: Журавов А.А. окончил ПТУ завода им. Хруничева, токарь пятого разряда.
- В плавсостав! - сказал офицер с двумя просветами и тремя звездами на погонах.
Так московский мальчик, выпускник первого набора ПТУ, токарь пятого разряда – большая редкость для выпускника! – Анатолий Журавов попал на только что отремонтированный эскадренный миноносец «Вихревой» Краснознаменного Тихоокеанского флота. И нисколько потом об этом не жалел. Довелось ему пройти на «Вихревом» все восточные моря. Но, главное, – получил хорошую специальность – машинист турбин. «Вихревой» по тем временам был самым современным кораблем. Каждая из двух турбин – по 30 тысяч лошадиных сил. Скорость эсминца больше 40 узлов в час. Это надо представить: пятидесятые годы – по дорогам России ползают, как черепахи, АМО и ЗИСы, и в это время по Охотскому морю летит стадвадцатиметровая махина со скоростью 80 км в час! И все потому, что внутри морского красавца, в машинном отделении, на совесть делает свое дело – дает энергию – уже не мальчик, а мужчина Анатолий Журовов.
Оттуда и пошла его...
ЛЮБОВЬ К ЭНЕРГЕТИКЕ
Отслужив четыре года, вернулся домой. Пришел в Мосэнерго и говорит: хочу у вас работать. «Где живешь, морячок?» – «На Смоленской площади» – «Пойдешь в ТЭЦ-12, рядом с Киевским вокзалом». На проходную вышел солидный человек, начальник котлотурбинного цеха, представился: «Свердел». «Журавов», - ответил Журавов, стараясь держаться солиднее. «Почему к нам?» - спросил начальник котлотурбинного цеха. «На флоте служил. Турбины знаю» – «Тогда по адресу». И повел в цех. «Я был ошеломлен, - рассказывал Журавов. - На корабле каждый сантиметр дорог, а тут от турбины до турбины метров десять».
Назначили его помощником машиниста и поставили к питательным насосам.
В тот же год сдал экзамены на вечернее отделение Московского энергетического института. Но работать посменно и учиться – неразрешимая задача. Старшие товарищи следили за каждым шагом новичка. И вскоре к Журавову подошел начальник цеха КИП и автоматики: «Переходи ко мне слесарем»...
Работа. Учеба. Женитьба. Рождение сына. Двенадцатиметровая комната на троих. И хотя Журавов числился в лучших, надежды на отдельную квартиру были смутны...
Между тем, на двенадцатой станции начались эксперименты с новинкой – управляющей вычислительной машиной. Все бегали на нее смотреть и знали, что машину поставят на строящейся нынче ТЭЦ № 21. А еще все знали, что на ТЭЦ № 21 замечательный директор Александр Николаевич Корытов – «батя».
...Потом, когда будем пить чай в крошечной похожей на кубрик комнатке за рабочим кабинетом Журавова, я замечу на стене бескозырку с надписью «Батя», но, увы, не спрошу, чья? Теперь жалею, потому что знаю, что прозвище через много лет перешло к Журавову.
Анатолий Александрович погружается в вспоминания, и аура генерального директора растворяется как табачный дым от его сигареты...
Стало известно: для работников ТЭЦ № 21 возводят жилье. И когда у Журавова спросили: «Пойдешь на двадцать первую?», без промедления согласился.
Станция расположилась на Коровинском шоссе. Во второй половине шестидесятых – окраина Москвы. Ползал туда лишь автобус № 112. Таксисты, когда слышали адрес, смеялись: «На проспект Му-Му? Не поеду!». Журавов получил там двухкомнатную квартиру в хрущевке. Но тогда она казалась хоромами из смутных надежд...
Шло время. Теперь уже старший мастер Журавов окончил институт. Стал заместителем секретаря парткома. Однажды вызвали в горком партии и сообщили о его переводе к ним в отдел тяжелой промышленности, заниматься энергетикой.
- Я опешил, - вспоминает Журавов. - У меня коллектив. И с директором надо посоветоваться. Корытову тут же позвонили: «Александр Николаевич, Журавов с вами хочет посоветоваться». Беру трубку и слышу спокойный голос: «Соглашайся». Так судьба столкнула меня с энергетикой столицы: курировал ТЭЦ, знал всех руководителей станций. Но на душе было тоскливо...
Прошло четыре года. В то время управляющим Мосэнерго был умнейший Игорь Николаевич Ершов. Как-то посмотрел на меня внимательно, и говорит: «Журавов, а ведь я хочу взять тебя к себе директором ГЭС-1. Пойдешь?». Я загорелся: напротив гостиницы «Россия» стоит подобие крейсера «Авроры» - государственная электростанция. Но через считанные дни планы Ершова были перечеркнуты – меня направили в Совет министров федерации. Занимался энергетикой России два с половиной года. Но с первых же дней чувствовал – не мое это! Едва ли не каждый месяц подходил к первому заму председателя Совета министров РСФСР Алексею Максимовичу Калашникову: отпусти! Не могу здесь сидеть – засыпаю на ходу. Мне 38 лет – энергии хоть отбавляй!
После смерти директора ГЭС-1 Юрия Федоровича Ерошина Ершов пойдет к Калашникову и скажет: «Отдай Журавова!»
Так Журавов станет директором ГЭС-1.
Через пять лет, в 1980-м перед Олимпиадой в его судьбу опять вмешается Ершов: «Будешь руководить управлением топливно-энергетического хозяйства Москвы». Журавов догадается, куда тот клонит: в централизованной системе на всех ее этажах должны быть свои люди – и они у Ершова были: в ЦК, Совмине СССР, Совмине России, Госснабе и Госплане. «Соглашайся», - повторит Ершов.
Журавов верил Ершову. И отправился руководить УТЭХ. На десять лет.
В 1990-м началась перестройка – главк поделили. Журавову доверили тепловое хозяйство. И вот, пятнадцать лет руководит Мостеплоэнерго...
УЗКИЕ МЕСТА
У генерального старомодные очки и такой же старомодный кабинет. Помню, попав сюда впервые, поразился необычной по нынешним временам скромности – из новинок был, пожалуй, компьютер, все остальное – из 80-х. И где-то в конце разговора у меня вырвется реплика, которая не войдет в интервью: «Скромно живете, Анатолий Александрович».
Он улыбнется.
- Новый будет. Но сегодня нужно строить другое. Да, у многих современные офисы. Зато у нас коэффициент износа оборудования ниже, чем у тех, кто ими обзавелся. Как думаете, что лучше иметь: офис или надежное оборудование?..
Когда Журавов пришел в Мостеплоэнерго, то износ оборудования предприятия был 48 процентов. Сегодня 27-28. «Само собой получилось», - отшутится он. Но само собой только рушится. Коэффициент сократился потому, что Журавов мыслит системно. Что чаще всего выходит из строя? Котлы! Почему? Вода очень жесткая – идет быстрое засоление, сечение уменьшается, трубы перегорают. Котел приходится часто латать. Но латать – что по оглобле стегать. Хочешь, чтобы котлы работали без поломок, начни с воды. Дальнейшие улучшения пойдут по цепочке. Или, скажем, износ тепловых сетей был процентов на семьдесят. Трубы быстро ржавели. Нашли причину – здесь затоплены грунтовыми водами, там – дренаж не выполнен. «Сначала определяем узкие места, потом начинаем работать», - скажет Журавов.
Журавов направлял деньги исключительно в производство – его кабинет не был узким местом...
ТРУДНЫЕ ВОПРОСЫ
И все-таки один мой вопрос заставил его растеряться. Спросил, как поступает с разгильдяями.
Журавов задумался.
- Хотите верьте, хотите нет, но за пятнадцать лет ни разу такой вопрос даже не ставился. Пьянку разбирать, прогулы, приказы на этот счет выпускать – не было такого. Народ у нас держится за работу...
- Хорошие заработки?
- В среднем, 14-15 тысяч рублей. Но ведь не все определяет зарплата. У нас коллективный договор между администрацией и профсоюзом; в договоре, если память не изменяет, пунктов двадцать – обязательства администрации перед работниками: тринадцатая зарплата, материальная помощь к отпуску. Кто-то женился – помогаем. Родился ребенок – помогаем. Беда пришла, надо похоронить – помогаем. Заболел – а сегодня лекарства очень дорогие – помогаем. Приходят ко мне и говорят: такой-то ходить не может – тазобедренный сустав надо менять, а это громадные деньги. Отказать – рука не поднимается. Оплачиваем операцию. Бытовые травмы случаются – тоже помогаем. И люди это чувствуют...
Лет восемь назад из Мостеплоэнего побежали специалисты киповцы – автоматчики, электронщики – их сманивали большими деньгами коммерческие фирмы, которые в то время начали активно строить офисы.
Каждого беглеца Журавов приглашал к себе. Ничего не спрашивал. Говорил так: «Нашел лучшее место – пожалуйста, иди. Но договоримся: обратно не просись. Нам сегодня тяжело, а ты бежишь туда, где лучше. Не люблю предателей»...
Через два года беглецы стали возвращаться – фирмачи получили от них все, что хотели – налаженное, отлично работающее оборудование – и показали на дверь: спасибо, больше не нужен!
Журавов распорядился брать их назад без нравоучительных нотаций. При встрече здоровался, ни намеком, ни взглядом не напоминая о зигзаге судьбы. Свою мягкость объяснит так: «Повинную голову меч не сечет. А вернулись, потому что у нас они защищены – случись что, мы в беде не оставим». Потом уточнит: «Не возьми я его назад – пойдет торговать... Пример тому – завод в Тушино, где «Бураны» делали. Летчики-испытатели «Буранов» нынче цветами торгуют! Я был на этом заводе, говорил с директором, главным инженером. Разводят руками: «Здесь они гроши получают. Вот и торгуют цветами». Катастрофа – личная и для государства...
ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ
Завод, на котором уже не делают «Бураны», Журавов упомянул не случайно. Ездил туда договариваться о покупке пионерского лагеря – у завода ни гроша, вот и продает имущество. Журавов решил из пионерского лагеря дом отдыха сделать. Реконструировал корпуса. В двух живут дети с родителями. В трех – пионеры, по 250 человек в смену. Не в каждой пятизвездной гостинице такие условия.
Когда он сказал о пионерах, я подумал – оговорка, и буркнул:
- Пионеров сейчас нет...
- А у нас есть! Правда, мы их так не называем. У нас детская республика с принципами самоуправления и с атрибутами: знамя, барабаны, горн и галстуки...
- Красные?
- И красные тоже. Каждый отряд имеет галстук своего цвета. Что интересно, когда я предложил ввести атрибуты и галстуки, все запротестовали: «Что вы, Анатолий Александрович, кто будет носить?» Но, знаете, носят с удовольствием! И теперь пионервожатые (на этом слове Журавов делает особое ударение – В.Д.) говорят спасибо за выдумку: «своего» можно найти по галстуку...
Пионеров Журавов возродил не по идейным взглядам. Он признается: военное детство, только раз – в первом классе – довелось испытать атмосферу пионерского лагеря. Ему понравится жизнь в коллективе. Увлечется туризмом, будет водить группы. И заведет порядок: в рюкзаке, кроме зубной щетки – все общее...
Так ожившие воспоминания породили пионерский лагерь – республику свободных детей...
СВОЯ МЕДАЛЬ
Еще одна идея генерального – медаль «Почетный работник Мостеплоэнерго». Как пришла? «Как-то подумал, - рассказывает Анатолий Александрович, - никто нас не замечает, правительственных наград не дают. Словно в стороне живем. И пришла мысль: кто мешает учредить свою награду? Сами нарисовали эскиз, причем, решили сделать награду весомой – берешь в руку и чувствуешь, что это не значок. Заказали на монетном дворе. Изготовили. Теперь таким знаком награждаем самых достойных – человек двадцать в год. Награда не формальная – к ней прилагаются определенные льготы: 10 процентов надбавка к заработной плате, отпуск в любое время, доплата к пенсии...
Генеральный ничего не скажет о своих наградах. О них узнаю от его коллег по работе. Много у него наград, но особенно гордится тремя: званием «Заслуженный энергетик России», Национальной премией им. Петра Великого – высшей наградой в сфере управления и медалью «За труды и Отечество» первой степени, которой награжден коллектив «Мостеплоэнерго»...
ГОСТИ, КОТОРЫМ РАЗРЕШЕНО ГУЛЯТЬ ПО СТОЛУ
За окном кабинета – кормушка для птиц. Не простая – двухэтажная.
- Странная конструкция, - говорю.
- Для синичек, - оживляется Журавов. – Сверху – «крыша» - здесь кормятся прожоры-голуби. Но вниз им не пролезть – только синичка может.
- Какие синички в центре города, да еще вблизи вокзала?
- Лазоревка, гренадерка, хохлатая, длиннохвостая, московка...
Ошеломленно смотрю на генерального. Но он – видно по блеску глаз – уже не может остановиться – на конька вопрос пришелся.
- Окно открою – сначала заглянет, потом войдет неторопливо, но походка уверенная, гордая... Я им все разрешаю. По кабинету летают. По столу ходят. Подойдет и смотрит на тебя черным глазом – настороженности нет, только любопытство... Но гулять им вольготно по субботам – в кабинет никто не заходит...
Сегодня суббота. Смотрю за окно. Кормушка пуста. Синички где-то притаились и ждут, когда уйдет гость. Можно будет побродить по широкому столу доброго хозяина кабинета, и даже клюнуть его трубку.
В ответ на эту дерзость он только улыбнется...
Василий ДВОРЫКИН
(«Московская среда», 2004)
