Перейти к содержимому






Фотография

Портрет времени

Написано Nepanov, 23 November 2022 · 125 просмотров

РОСИНАНТ СПОТЫКАЕТСЯ


Драматургические герои – есть идеализация реальных личностей, характеризующих определенный этап развития общества. Каждая эпоха предлагает своих героев. Вспомним такие произведения, как «Броненосец Потемкин», «Чапаев», «Красные дьяволята», «Парень из нашего города», которые учили мужеству, помогали выстоять в годы Великой Отечественной войны.
Но там – герои экстремальных ситуаций.
За сорок лет мирной жизни родилось новое поколение, и достигло своей зрелости. Поколение искало свой идеал.
В шестидесятых юный герой рубил дедовской шашкой полированную мебель, садился в «последний троллейбус», ехал «за туманом и за запахом тайги».
В семидесятых этот задиристый герой подрос и предстал в несколько нетрезвом и запущенном виде. Имя ему было Зилов. Он вызывал недоумение.
Теперь восьмидесятые. Появились драматургические герои, возбуждающие дискуссии.
Больше всего спорят об интеллигенции. Правда, интеллигент восьмидесятых не обладает могучей силой интеллекта и твердостью убеждений, какими, скажем, обладал Дронов из алешинской пьесы «Все остается людям». Но поскольку герои восьмидесятых упорно твердят о своей интеллигентности – присмотримся к ним внимательнее…
Такую возможность предоставил нам Хабаровский театр драмы, поставив спектакль по пьесе одного из лучших драматургов нового поколения В.Арро «Смотрите, кто пришел!» (режиссер-постановщик С.Таюшев, сценография Ю.Цветницкого).
Умер писатель, оставив вдове дачу. Та решила ее продать. Правда, на даче – в качестве родственников – проживают еще брат писателя с женой и племянница с мужем. Но намерений вдовы это решительно не меняет. Приезжают покупатели. И первым среди них – парикмахер…
Как было просто и ясно в пьесах, где с одной стороны враги, предатели, паразиты на теле общества; с другой – отважные разведчики, партизаны, передовые рабочие с твердыми убеждениями и высокоинтеллектуальные интеллигенты.
Вопросов не возникало.
Потом стало сложней.
Передовой бригадир отказался от премии.
Возник вопрос: почему?
Теперь на сцене парикмахер адресует биохимику слова: «Моя работа улучшает самочувствие человека. А ваша? Я наперсник творца – снимаю все лишнее. А вы?.. Я знаю последствия своей деятельности. А вы?..»
Биохимик молчит. Не потому, что он этого парикмахера презирает. Молчит потому, что не находит опровергающих доводов!
Критики уже отмечали, что рассматривать конфликт пьесы «Смотрите, кто пришел!» под углом зрения, когда «не личность хочет, чтоб ее уважала личность» - означает «вести разговор без социального осмысления действительности» (В.Чичков, «ЛГ», 8 июня 1983 г.).
Конфликт – в столкновении мировоззрений.
Внешне, в спектакле противостояние такое: по одну сторону «барьера» парикмахер Кинг, банщик Левада и бармен Роберт; по другую – научный работник Лев Шабельников и пенсионер Табунов. Эти двое рассматриваются критикой, как представители умственного труда, иначе – интеллигенты.
Посмотрим же, кто шагает к «барьеру».
Лев Шабельников. Биохимик. «Мэнээс».
В спектакле Шабельников (арт. В.Князев) выглядит обиженным, растерянным мальчиком, хотя в пьесе – это зрелый человек, уставший, почти сломленный; цепь событий «доламывает» его. Трудно сказать, кому приписать неудачу: режиссеру или актеру, не постигшему сути своего героя, - только В.Князев, похоже, не знает, кого ему играть. В его манере держаться нет ни внутренней логики, ни психологической убедительности.
Между тем, Шабельников в пьесе – фигура чрезвычайно сложная. Когда-то он, Шабельников, подавал надежды. Достиг звания младшего научного сотрудника. Но на зарплату «мэнээса» не проживешь нынче. Вот и пошел в маляры – высока потребность в малярах. Высок и «гонорар» за эту работу. Поэтому Шабельников занят добыванием денег - с этой целью частным образом ремонтирует квартиры. И получает, заметьте, суммы не по государственным расценкам, а, как и Кинг, – возникшие «в недрах общества». Так что, хотят сторонники Льва Шабельникова или не хотят, но их «герой» в равном положении с Кингом по части взимания платы за труд. Больше того, Кинг в своем занятии гораздо нравственней, чем Шабельников, ибо Кинг работает по своему призванию, таланту, если хотите. И в своем деле достиг высокого мастерства. Не случайны же звания, и огромные очереди желающих выглядеть красиво!
Не отличается наш биохимик и твердостью принципов. Вот он пьет коньяк с «банщиками и парикмахерами», их коньяк, заметьте. А когда кто-то из них позволяет себе смешок над его, Шабельникова, идеалами, он гневается и гонит собутыльников вон.
Но надо отдать ему должное: Шабельников не обличает Кинга с позиций абстрактной морали, как это делает Табунов. Он уже не Табунов, но еще не Кинг. Шабельников, человек умственного труда, понимает (должен, наконец, понимать!) реальность своего положения. Но в нем живут еще идеализированные представления о действительности. Отсюда жизнь реальная и жизнь идеальная «двоятся в его глазах», становятся разрушительным противоречием, с которым он – по пьесе – не в силах справиться.
Ничего подобного в спектакле мы не обнаруживаем. Здесь Шабельников – некая условность, двигающаяся по сцене и произносящая заученный текст. Нет даже типа. Не говоря уже о личности.
Жаль! Потому жаль, что Шабельников – своего рода точка отсчета для другого персонажа пьесы, Ордынцева.
Ордынцев в пьесе – это доведенный до абсурда поисками абстрактных истин и идеалов Шабельников. В нем сатирическая направленность авторского пера достигает подлинного гротеска.
Сначала об Ордынцеве мы кое-что узнаем от самого Шабельникова. «Кажется, что-то пишет, хотя нигде не публиковался», - сообщает биохимик.
Знакомые черты. Но вглядимся сами.
Вот он, Ордынцев (арт. А.Сафронов), появился. Тут же его усаживают за стол. И он пьет. Да как! Рюмку за рюмкой. Не закусывая.
После третьей рюмки – стихи собственного сочинения. В стихах – тоска по идеалу. Не везет поэту в любви: «…Всемирную, Христову, на обычную мельчу», - сокрушается он.
Ожидая свою Дульсинею, Ордынцев пьет горькую. Он – законченный алкоголик. И стихи у него не печатают потому, что уж больно «закомуристые», как справедливо заметит банщик Левада.
Ордынцев называет себя «идеалистом». «Я исповедую изначальную духовность», - уверяет он. Опять знакомая программа, объявляющая уделом избранных некую способность видеть в абстрактных символах воздушные замки, скакать на резвых росинантах воображения к несравненным своим дульсинеям. Не замечая, кстати, что росинанты уже давно хромают на все четыре ноги…
Самое убедительное у А.Сафронова, играющего роль спившегося поэта-идеалиста, - нетрезвость. Сцену же с Машей (арт. А.Волжина) актер сыграл вяло, и она прошла незамеченной. Жаль - это очень важная для понимания авторского замысла сцена: здесь «идеалист» открывается во всем своем «великолепии». Соблазненная поэтом неопытная девушка (которую он, кстати, причислил-таки к «обычной» любви – смотри вышеприведенные строки стихов!), став матерью, осталась теперь без крова и работы. Что же предлагает ей Ордынцев в качестве материальной поддержки? Свои стихи! И еще – рай в шалаше. Эгоизм его беспределен: в эту минуту он думает, прежде всего, о себе. «Вдвоем будет дешевле», - говорит он Маше. И прибавляет: «Без тебя я не напишу ни строчки»…
Чтобы сыграть такую роль, безусловно, требуется немалое актерское мастерство. Актер, может быть, не понял, что его роль в спектакле – гротесковая?
Вместе с тем, справедливости ради, стоит отметить, что в столкновении с Робертом (арт. Е.Гримм) и Левадой (арт. В.Метелица) гротесковый эффект, заложенный автором в роль Ордынцева, достигается, но происходит это благодаря точному «попаданию» в роль В.Метелицей и Е.Гриммом, которые, по сути дела, «доигрывают» за А.Сафронова то, что не смог он.
Не убедительна в спектакле и роль Алины (арт. В.Таюшева). Перед нами растерянная женщина, изредка бросающая гневные фразы своим родственникам. А, между тем, в пьесе – это умная, расчетливая «хищница». Кинг не лишен проницательности: точно увидел в ней «ту же готовность к предательству». И она таки предает Шабельникова. Не по внезапно вспыхнувшей страсти. Из трезвого расчета. Делала ставку на положение как минимум жены доктора наук. Убедилась, что муж – неудачник. И при первой же встрече с практичным (машина, дача, деньги, надежность) человеком, делает новую ставку. Кстати, она тоже не лишена проницательности: точно оценивает позиции шабельниковых и табуновых. И, видя, что позиции эти «непрочные», - решается перейти по другую сторону барьера.
Но к барьеру спешит еще один персонаж: Табунов (арт. В.Толубеев).
Отправляясь за шампанским, он кричит: «Мы хозяева жизни!»
Присмотримся к «хозяину».
В нашем обществе давно решен вопрос престижности профессий: токарь ты или космонавт, парикмахер или генерал – ко всем равное уважение. Даже песенка есть, подтверждающая этот тезис: «У нас героем становится любой!»
- Нет, не любой! – упрямо заявляет Табунов. Правда, в другой форме. Вот так: «Ждал я кого угодно: генерала, профессора, но чтоб этот…»
Так он – о Кинге. Стало быть, по глубокому убеждению Табунова, дачу может купить (иметь?) генерал или профессор. Но чтоб па-рик-ма-хер?!
Может быть, он имеет в виду заработок парикмахера и генерала? Нет, дело, оказывается, совсем в другом. Прислушаемся к Табунову.
- В молодости у меня был брадобрей. Я ему давал на чай пятачок. Пя-та-чок!
Сказано, заметьте, с презрением.
Извините, «попахивает» купчиком…
Толубеевский Табунов по ходу действия произносит много высокопарных слов. И во всякой его тираде обязательно сквозит это презрение к «парикмахерам».
Но оборвем с вороны павлиньи перья и докажем ей, что она принадлежит к той же породе, которую вздумала презирать.
Презрение к «простым людям» (термин, употребляемый Табуновым и женой его Софьей Игнатьевной) – есть болезнь выскочек, порождение невежества. «Подобная спесь всегда чужда ума и есть порок по преимуществу плебейский», - сказал по тому же поводу В.Г.Белинский.
Если этого мало, чтобы понять Табунова, продолжим знакомство с его мировоззрением.
- Цирюльники выходят на передовые рубежи! – истерично восклицает толубеевский Табунов.
Простите, гражданин купчик, что вы имеете в виду под «передовыми рубежами»? Если ударные стройки, покорение недр и высей, то здесь на первых рубежах у нас мастера своего дела. Кстати, и парикмахеры. И они – скажем, в таежных далях – делают то же, что и парикмахеры в столицах: «отсекают все лишнее, - как говорит Кинг, - улучшая самочувствие людей».
Но совсем не эти «рубежи» имеет в виду Табунов. За его словами – рубежи собственного благополучия. Он возопил горе в тот момент, когда почувствовал, что лишается удобного и спокойного существования на даче брата. Кстати, Софья Игнатьевна сориентировалась быстро: сразу приняла предложение Кинга остаться жить на даче в качестве друзей. Видно, все равно какому богу молиться, лишь бы на дачке. Но Табунов продолжает негодовать, сохраняя видимость «достоинства». А когда Алина спрашивает его: «И что же, для себя ничего не хотели?» - Он отвечает: «Хотели. Но хотели с достоинством… Не за счет достоинства, а во имя!»
Сильно сказано. Даже местами красиво. Но, как заметил бы Левада, слишком «закомуристо».
Впрочем, сидя на даче, вдали от реальной жизни, можно навыдумывать и «позакомуристей»…
«Попадание» В.Толубеева в образ точнее. И если бы не некоторое злоупотребление театральными эффектами, роль бы удалась более.
По другую сторону «барьера» - парикмахер, банщик и бармен.
Что касается В.Метелицы и Е.Гримма, то, пожалуй, только им удалось сыграть требуемые типажи. Мы знакомимся с их героями на даче. Молодые люди с юмором и не без интеллекта, кстати. Подтверждение тому: импровизации Роберта о чудесном саде, ландо и человеке в белых перчатках. За пародийной декламацией гриммовского Роберта угадывается знакомство бармена с литературной классикой и умение посмотреть не нее глазами сегодняшнего человека.
Каковы их «гонорары» мы не знаем. И, собственно, зачем знать? Ведь, выяснено, что «возникают» они в «недрах общества».
Другое дело: почему парикмахер за свой труд получает больше, чем биохимик? Но это – разговор совсем на другую тему…
Мы же поговорим о сценическом Кинге (арт.В.Анграский).
Цельного образа у В.Ангарского не получилось. В отдельных сценах он «выпадает» из предложенной им же самим – и довольно точно предложенной – линии поведения. Кинг Анграского сдержан, интеллигентен и расчетливо ироничен. Но, например, в монологе о «счете» актер теряет, вдруг, ироничность и впадает почти в истерику, совсем на манер Табунова.
А ведь Кинг – это символ. Он «пришел», чтобы обнаружить сущность пустословов и тщеславных мечтателей: идеалист становится филистером, и тогда он опасен, особенно в области морали. Он с тем большим упорством держится за свой «идеал», чем беспомощнее его разум чувствует себя по отношению к «печальной прозе жизни»
Бесталанные мечтатели – действительно опасные люди!
Но представим: покупать дачу пришел не парикмахер, а, скажем, бухгалтер. Символ пропал бы и сатирический эффект снизился.
Вот в чем тут дело.
Вспомним Дон Кихота. Вспомним также одного из первых встречных, на кого направил свой праведный гнев Рыцарь Печального Образа.
Им был… цирюльник!
Ирония истории или преднамеренность автора пьесы?
Рыцарь Печального Образа, прикрывающийся щитом своих дедов, бросается на цирюльника, орудующего вместо щита цирюльничьим медным тазом.
Времена щитов прошли. Цирюльники стали нужнее рыцарей.
Есть легенда того века. Один рыцарь построил на ровном сухом месте мост. И потребовал, чтобы все поднимались на мост, ничего не соединяющий, да еще платили откуп. Или сражались с ним.
Купеческие обозы купеческой торговой эпохи просто объезжали нелепое и ничему не способное воспрепятствовать препятствие…
И еще об одной параллели.
Очень многие увидели в пьесе В.Арро схожесть с чеховским «Вишневым садом». Думаю, автор сделал это намеренно. Ведь никто иной, как Чехов, следуя гоголевским традициям, высмеял в «Вишневом саде» идеалистов, или, по терминологии В.Г.Белинского, «романтиков жизни». Вспомним! «Дорогой, многоуважаемый шкаф, - начинает свой монолог Гаев. – Приветствую твое существование, которое вот уже более ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости…»
Блестящий образец драматургической сатиры!
Но вспомним и другое: Чехов не был понят современниками. В письме к О.Л.Книппер он жаловался: «Почему на афишах и в газетных объявлениях моя пьеса так упорно называется драмой? Немирович и Алексеев в моей пьесе видят положительно не то, что я написал…» «Разве это мои типы?..» «Я пишу жизнь… Меня то делают плаксой, то просто скучным писателем».
Чехов написал комедию.
А ее играли как драму.
Произошло это, видимо, потому что современники Чехова, взявшиеся поставить его пьесу, сами были… «романтиками жизни». Поэтому и увидели в «Вишневом саде» драму возвышенных натур, вынужденных отступить перед «грубой» деловитостью лопахиных…
С пьесой «Смотрите, кто пришел!» - как видим – история повторяется. И это вполне естественно: в нашей литературе всюду живая историческая связь, новое выходит из старого, последующее объясняется предыдущим, и ничто не является случайностью.
Случайно лишь слово «драма» в афишах. Смотришь спектакль, и закрадывается сомнение: не является ли это тонкой сатирой; уж не разыгрывает ли автор, а за ним режиссер зрителя?
Перед нами – комедия! Логика комедийного жанра берет верх: столкновение реальности и представления о ней.
И несмотря на то, что в новой работе краевого театра драмы есть разрыв между мышлением автора пьесы и мышлением театрального коллектива, можно приветствовать стремление выдвигать на первые планы обстоятельства предельно конкретной человеческой жизни, рассматривать ее в системе чеховских координат.

Леонид Говзман

(1983 год, Хабаровск. Опубликована – в сокращенном варианте –
в газете «Речник Амура» 25 января 1984 г.)





Обратные ссылки на эту запись [ URL обратной ссылки ]

Обратных ссылок на эту запись нет

Новые комментарии