Портрет времени

МЕСТЬ

Пусты кресла судей, прокурора, защиты, скамьи обвиняемых. За стеклянной дверью зала № 10 строгая ти­шина. Взгляд то и дело упирается в надпись на стене: «Dura lex, sed lex» — закон суров, но это за­кон,
Надпись хорошо видна из всех точек зала. Со скамьи подсудимых — то­же...
Праздновать 8 марта они шли каждый своим путем. У одних этот путь давно диктовался собственными желаниями и возможностями. Другие же, зависевшие еще от ро­дительской воли, прибег­ли к давно испытанному приему — лжи.
Для них, пришедших в этот дом, вечер начался с вина: выпивали, танцевали — все шло обычно. По­ка не появился непрошенный гость. Женя. В отли­чие от всех он был трезв. Абсолютно. Потом эго под­твердит экспертиза. Он сел на диван и смотрел, как танцуют. Знали его здесь немногие: хозяин квартиры Костя Раськов и один из гостей Юра Мяс­ников.
Юра танцевал с Мари­ной. Он видел, как при­шел «Лошман». (Эго клич­ка Жени. Они все потом говорили не имя, а клич­ку. Наверное потому, что не были знакомы, а толь­ко слышали, как его не­сколько раз назвали). Юра танцевал, а в душе его быстро росла злость. «Лошман» когда-то креп­ко и несправедливо избил его, и вот теперь нахально вперся в их компанию, и как ни в чем не бывало сидит на диване. Вскоре Мясникова стало распирать от злости. Он ото­звал в сторону Андрея Неумывако и Сашу Кузьменко.
На «разговор» пошел Андрей. Кому же еще, как не Андрею Неумывако, самбисту, разряднику, чемпиону? Конечно, ему.
«Лошман», не споря, вышел в коридор. Он был на полголовы выше Неумывако и, следовательно, спокоен. Он ждал вопро­сов...
Сейчас трудно выяснить, каков был вопрос и совсем невозможно — каков ответ. Можно только по бесчисленным примерам предположить, как разго­варивали подростки в по­добной ситуации. Дипло­матии, как известно, в та­ком разговоре минимум.
В доступных выражени­ях «Лошману» предложе­но было убраться.
Андрей утверждает: ударил, потому что услы­шал в ответ: «козел». Начало драки стало сигналом для Кузьменко и Мясникова. «Лошман» бросился бежать. Но, против логики не на улицу, а на кухню, потом в большую комнату, потом в маленькую. Его догоняли, сбивали с ног, били кула­ками и ногами. Неумывако в кухне схватил нож. Отобрали. Шли секунды. Из маленькой комнаты путь «Лошману» был отрезан. И тогда он бросил­ся к окну. Телом вышиб стекло и прыгнул вниз. Первый этаж — невысоко, — но он упал. Разгоря­ченные, они выскочили на улицу, кто-то пнул в за­пале скорчившееся на снегу тело. И успокоились. Хотели уйти, но, странное дело, «Лошман» не под­нимался. Он стонал и что-то пытался сказать.
Тогда они отнесли его к подъезду. Было уже темно, но появились лю­ди, и они разошлись, по­этому не видели, как при­ехала «скорая помощь» и что случилось потом. Они ушли, уверенные, что по­сле такой безобидной дра­ки ничего особенного случиться не может.
Они ошиблась. Жестоко ошиблись. «Безобидная» драка кончалась так. К Жене наклонились и услы­шали, как он повторяет только одно: «Воздуха!» Внесли на свет и увидели землисто-серое лицо. И еще увидели очень много крови. Он повторял: «Воз­духа!». Никто не мог по­нять, почему. Только приехавший на «скорой» врач понял все. У Жени была перерезана подкожная ве­на. Стеклом.
Сласти его не удалось. Кто знает, что это за ве­на, — тот доймет.
Теперь у «безобидной» драки был крупный счет: человеческая жизнь.
Они об этом узнали но­чью, когда сонных и недо­умевающих их привезли в милицию. Там сказали, что Женя мертв.
Это казалось каким-то кошмарным наваждением, жуткой нелепостью. Они неповерили, не хотели, не могли верить.
Косвенно они – убийцы. Страшное слово! Но закон не толь­ко суров, закон справед­лив, он не признает кос­венного и двусмысленного. Они осуждены в точном соответствии с тем, что совершили: за злостное хулиганство.
Сотни подростков каж­дый день разбивают друг другу носы до ничтожно­му поводу и без него, не задумываясь, чем кончит­ся выяснение отношений. И сегодня в судопроизвод­стве таких дел немало. Достаточно одному из потерпевших запастись медицинской справкой и написать заявление, как воз­никает такое судебное де­ло. 206-я статья, части первая, вторая, иногда тре­тья. Обыденность. Потом эти дела попадают в от­четы. За условно осужден­ными подростками (или с отсрочкой приговора) закрепляются шефы, дела­ются попытки «проанали­зировать», ищутся «кор­ни»: где-то успешно, где-то формально. Но нет среди этих среднестатистических цифр той, которая отразила бы изменение нравственной ориентации подростка. Ибо нравствен­ность — это мера поступ­ков человека. Плоды нравственного уродства горьки. Сложно опреде­лить, где изъян, еще сложней исправить его.
Для исправления определен срок. Срок обозна­чен в приговоре. Приговор в «деле». Но там нет дру­гого: ответа на вопрос: где изъян? Поэтому была робкая надежда обнару­жить его, познакомившись с Андреем, Юрой и Сашей.
Андрея Неумывако привели первым. Ро­ста среднего. Темный «ежик» и большие глаза подчеркивают бледность лица. Он садится и ждет.
Неумывако учился в профессионально-техниче­ском училище и мог бы стать слесарем-судомон­тажником. Мог бы... Отец, мать — рабочие люди, старший брат успешно закончил техникум, теперь поступает в КнаАПИ. «А мне вот не повезло», — итожит он недавние события.
Эту фразу услышу потом от каждого из ре­бят. И тон, которым эти слова говорились, не ос­тавлял сомнений: это убеждение. Они уверены, что не повезло.
Он охотно говорил: и про вино, и про «Лошмана», что тот выше и ши­ре в плечах. Говорил с особым нажимом, стараясь убедить таким об­разом меня в том, что в этой история виноват не он — «так получилось».
«Но ведь можно было сказать: «убирайся. Не порть вечер?» — «Можно. Но я как-то не сообразил. Сгоряча. Сдуру».
Врет насчет «не сооб­разил». Старается под­строиться под вопросы. Он и не соображал. Труд­но припомнить случай, когда в пьяной компаний кто-то уходил с миром после дипломатических переговоров. Он был на­строен на месть — вот правда. Настроил его Мясников. Потому что именно слово «месть» стоит во всех свидетельских показаниях. «Козел» — лишь повод ударить первому.
Из характеристики Андрея Неумывако, данной старшим инструктором спортклуба «Амур» А. Андрющенко и старшим тренером В. Крачковым: «Его серьезность, трудо­любие, упорство в достижении высоких спортив­ных результатов, предан­ность спорту, умение найти правильный подход к младшим товарищам по секции, тактичность в отношении к старшим, дают ему право на уважение в коллективе».
Витиевато, но впечатляет! Если бы о людях су­дили по таким бумажкам...
«Ты же самбист. Разряд­ник. Чемпион. Тебе этика спортивная не позволяет драться». — «Не приме­нял я самбо. Неудобно, мало места. Чисто по-му­жицки там было». — «А нож?» — «Так ведь алко­голь. На всех по-разному действует...»
Он защищался. Он все время был настороже, по­тому что знал, чувствовал — этот вопрос прозвучит неизбежно. Он был готов к нему, и ответил: «Мы не хотели убивать. Драка есть драка. Цели убить не было». — «А ка­кая была цель?» — «Про­учить». «Но при чем здесь ты? Обижен был Мясников». — «Мясников меньше меня ростом, а тот бугай. Он бы избил Мясникова». — «Значит, выход: втроем?» — «Да».
Вид крови их не насто­рожил. «Это не девятый и даже не второй этаж. Не думали, что серьезно», — скажет Андрей. Они с Кузьменко пошли домой. Забыли о драке через сотню шагов. И легли спать.
«Случайность это», — сказал он и посмотрел в пол.
«Знаешь, даже кирпич на голову не случай­но падает, его халтурщик плохо положил. И вот он долежал до определенного момента и свалился. А в это время некто проходил, тоже не случайно: за хле­бом шел в магазин. Вот две необходимости пере­секлись». Он внимательно посмотрел. «Значит, такая участь. Если бы он не прыгнул в окно... Кирпич выбрал меня...»
Про кирпич он понял. А вот про путь под кирпи­чом — пока нет. Это, на­верное, сложнее понять. Все зависит от тяжести свалившегося кирпича. Наверное, так?..
«Зачем наколка на ру­ке, Андрей? Это уже здесь сделал?» — «Да. Память. Урок на будущее. Посмотришь и скажешь: «Одумайся!» — «В голо­ве такую память носить нужно». — «Ничего, и на руке не помешает...»
Нет, не все зависят от тяжести кирпича. Голова тоже не последнюю роль играет...
Мясникову пятнадцать. Выглядит он гораздо мужественнее: крупная голова, широкие плечи, взрослый взгляд, хотя в нем испуг и вина.
Два года назад его из­бил «Лошман». И вот он отомстил...
Это была его вторая месть. И вторая суди­мость. Первый раз судили 25 ноября прошлого года. Они избили парня. Тоже втроем: Мясников, Кузьменко и еще один. Били обидчика Мясннкова. «То­же мстил?» — «Можно сказать, да». — «Не на­учило?» — Молчит. — «Почему не научило?» — «Восьмого марта так по­лучилось...»
«Так получилось». Толь­ко в далеких от жизни книжках и статьях нравст­венная ориентация под­ростка в один миг меня­ется на противоположную, и отрицательный герой превращается в сверхположительного. На самом де­ле изменение мировоззрения — процесс долгий. Мясников тому лучший пример. У него этот процесс еще не начался. Дважды сделан ложный шаг, за который суровая расплата — скамья подсудимых. По­сле первого раза не понял. (Все ли было сделано, чтоб понял?) Может, после второго «научило»?
«Андрей, а если бы сейчас вернуть тот вечер? Вы танцуете. Входит «Лошман»...» — «Я бы сам подошел к нему». — «Зачем?» — «Разбираться». — «А если бы он тебя ударил?» — «Я бы тоже! ударил».
И во второй раз повторю: не все зависит от тяжести кирпича — голова важнее! Нравственные установки в пятнадцать лет оказываются стойки настолько, что да­же судебный процесс не всегда способен поколе­бать их. Кузьменко тоже ответил: «Так получи­лось...»
Возвращаюсь к записке в блокноте. Выписки из характери­стик. В глаза бросаются строки: «учился слабо», «был предоставлен самому себе», «за время учебы ничем особенным не выделился», «слабовольный характер»...
Они обыкновенные: не негодяи, не дураки. Они могли бы вскоре трудить­ся. Неумывако слесарил бы. Кузьменко стал бы поваром. Может быть, не­плохим поваром, потому что это его мечта. Их беда в том, что не научены они были понимать многое, например, что есть товарищество, и что месть — это не только противоестественно человеческой морали, месть — это преступление. Теперь к этой беде добавилась еще одна: из-за чьей-то ошибки они зафиксировали в своем сознании, что происшедшее — досадная случайность, что не выпрыгни «Лошман» в окно — была бы «обычная драка», что виноват во всем этом прыжок, а прыжок в окно в драке случается редко. Он случается.
Все, что было до прыжка, — для них и сейчас норма.
Урока из этого дела не получилось.
Остались только наколки на руке...
Леонид ГОВЗМАН, наш спец. корр.
Г. Комсомольск-на-Амуре – Хабаровск.
(20 июня 1980 г.)