ДОРОГА ИЗ ВОЙНЫ
Он стал в солдатский строй на шестнадцатый день войны. Как шофер, попал в команду шоферов. Получил «полуторку». На ней был установлен крупнокалиберный пулемет.
С этого и началась военная служба Фондерата.
Сначала был приказ стоять на страже дальневосточных рубежей.
Позже часть, в которой служил Александр Кириллович, отправили на фронт.
Шел февраль 1943 года...
Военная служба. Вспоминая о ней, Фондерат часто произносит слова «труд», «трудились»...
На войне все трудно. Военный труд тяжел.
Вот он, Фондерат, шофером был. Возил боеприпасы на передовую, питание, все необходимое. Таких, как он, — тысячи. Трудно в жару, трудно в холод, трудно не спать по нескольку суток подряд. Трудно доставлять в срок боепитание воюющим частям: большей частью по бездорожью, нередко по пояс в липкой студеной жиже толкать в бесконечных промоинах тяжелые глыбы полузатопленных машин. Раскаленные двигатели выжимают из себя последние силы, но солдатские руки как бы добавляют им мощь своих сверхчеловеческих усилий.
...А потом была Курская дуга. Как пишут и говорят историки, в масштабах войны это была «решающая», «переломная», «поворотная» битва. Масштабы войны огромны: они измеряются десятками километров, дивизиями, соединениями грозной боевой техники.
Но война знала и другие масштабы, их нельзя назвать «мельче» — просто они «другие», — потому что они измерялись судьбами людей.
Орловско-Курская битва внесла изменение и в судьбу Фондерата.
Погиб шофер командира бригады. Приказали ему, Фондерату, сесть за руль комбригозской «эмки».
Так его свела судьба с полковником Сазоновым.
И с тех пор, от Курской дуги до самого Берлина, был он личным шофером командира артиллерийской бригады.
...Фондерат трогает фотографию: «Вот он и есть, полковник Николай Петрович Сазонов».
...Полковник никогда не отпускал от себя Фондерата. Уважал своего шофера за феноменальную зрительную память. Фондерат, мог проехать сотни дорог, и какую потом, бы ни назвал комбриг, находил ее без карты.
Александр Кириллович подвигает альбом ближе. Листает.
— Вот это — немецкие танки подбитые. Это уже где-то в Германии. Там, в основном, сосновые леса.
— А это в парке. Открытие памятника погибшим нашим воинам. Я на открытии был с полковником. Это было в 45-м году.
— Вот рейхстаг. Памятник как раз недалеко от него.
— А это Берлин разрушенный. Сейчас, если буду в Берлине, я его не узнаю...
...Фотографический снимок может пожелтеть, но сколько бы лет ни прошло — солдату на снимке всегда будет двадцать. И не прибавится морщин на лице полковника Сазонова. Так и с памятью. Что-то может стереться, забудутся даты, названия. Но след в душе, оставленный человеком, прошедшим с тобой до Берлина, не сотрут никакие годы.
Спрашиваю, каким был полковник,
— Жесткий, но справедливый. И смелый. Смелый другой раз до безумия. Вот пехота стала. Артиллерия уже расчистила путь, но какая-то там заминка у них, мало ли что бывает. «Давай, садись, поехали!» — «Куда, товарищ полковник?» — «На передовую».
Приказ есть приказ. Надо выполнять. И вот, выскочишь на передовую к окопам. Спокойно сходит, будто он в тылу, и командира роты или батальона ищет, а мне приходится наверху стоять, другой раз без всякого укрытия. А противник — всего в 400—500 метрах от тебя. Машина вся на виду. Пробивало и бак — затыкал палками, тряпками, чтоб бензин не вытек. Все было. Но ни разу не предложил мне спрятаться или укрыться. Через минуту-другую смотрю — пошла пехота вперед...
— Так он подымал пехоту в атаку?
— Вот именно. Командир артиллерийской бригады, он, можно сказать, всю войну чуть не на первой линии окопов провел. Я с ним и в рукопашных бывал...
В Польше это было. Наши пушки остались открытыми перед немцами. И автоматный, и гранатный бой пошел уже у орудий. Одному орудию особо досталось: водителя тягача убило, сам тягач покалечило. Убили командира орудия, а три бойца остались, отбивались из автоматов.
Позвонили полковнику. А он... Что такое для части орудие потерять? Это же позор! Тем более, часть была уже Краснознаменная, ордена Суворова I степени. В общем, заслуженная бригада, и потерять орудие — это позор.
«Поехали!», - приказал он мне
Адъютант садится, он и я. Приезжаем на батарею. А там уже рукопашный бой. У меня всегда гранаты в машине, автоматы. Выскочили им на подмогу. Давай отбивать гранатами, автоматами. Я развернулся, на крюк орудие надел — и успели все в машину. Скатился в ложок вместе с орудием и утащил его...
— Это на «эмке»?!
— Да, а что вы думали. Это сильная машина... И с километр я это орудие волок. За это полковника и меня наградили орденом Красной Звезды.
...Александр Кириллович вновь берет в руки фотографию Сазонова. Проводит пальцами в том месте, где ордена. Их много: Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, четыре ордена Боевого Красного Знамени, орден Суворова, орден Отечественной войны 1 степени. Медали.
Я спрашиваю, что стало с полковником после войны.
Фондерат вынимает из конверта узкую полоску бумаги. В ней несколько строк: «На Ваше письмо сообщаю, что генерал-майор артиллерии запаса Сазонов Николай Петрович умер 5 июля 1965 года».
...Александр Кириллович показывает еще одну фотографию: на железнодорожном полотне стоит крепкий парень в свитере и радостно улыбается.
— Сын. Георгий, — говорит Фондерат, — инженер, на БАМе работает. Строит мосты. Один уже сдали, через Амгунь. Сейчас второй достраивают. Сыном я доволен...
Георгию Фондерату сейчас столько же, сколько было его отцу, когда он ушел в огонь, в горе, в суровейшие годы армейского быта, — и в выстраданный жизнью таких бойцов День Победы. И нет им, солдатам Великой Отечественной, лучшей награды, чем радостные лица и достойные дела их сыновей.
Леонид ГОВЗМАН, наш корр.
(«МД», 9 мая 1978 г.)
P.S. От автора. Не о себе рассказал герой зарисовки, – о своем боевом товарище!
Человек с достоинством солдат войны Александр Кириллович Фондерат…
9 мая 2023
Он стал в солдатский строй на шестнадцатый день войны. Как шофер, попал в команду шоферов. Получил «полуторку». На ней был установлен крупнокалиберный пулемет.
С этого и началась военная служба Фондерата.
Сначала был приказ стоять на страже дальневосточных рубежей.
Позже часть, в которой служил Александр Кириллович, отправили на фронт.
Шел февраль 1943 года...
Военная служба. Вспоминая о ней, Фондерат часто произносит слова «труд», «трудились»...
На войне все трудно. Военный труд тяжел.
Вот он, Фондерат, шофером был. Возил боеприпасы на передовую, питание, все необходимое. Таких, как он, — тысячи. Трудно в жару, трудно в холод, трудно не спать по нескольку суток подряд. Трудно доставлять в срок боепитание воюющим частям: большей частью по бездорожью, нередко по пояс в липкой студеной жиже толкать в бесконечных промоинах тяжелые глыбы полузатопленных машин. Раскаленные двигатели выжимают из себя последние силы, но солдатские руки как бы добавляют им мощь своих сверхчеловеческих усилий.
...А потом была Курская дуга. Как пишут и говорят историки, в масштабах войны это была «решающая», «переломная», «поворотная» битва. Масштабы войны огромны: они измеряются десятками километров, дивизиями, соединениями грозной боевой техники.
Но война знала и другие масштабы, их нельзя назвать «мельче» — просто они «другие», — потому что они измерялись судьбами людей.
Орловско-Курская битва внесла изменение и в судьбу Фондерата.
Погиб шофер командира бригады. Приказали ему, Фондерату, сесть за руль комбригозской «эмки».
Так его свела судьба с полковником Сазоновым.
И с тех пор, от Курской дуги до самого Берлина, был он личным шофером командира артиллерийской бригады.
...Фондерат трогает фотографию: «Вот он и есть, полковник Николай Петрович Сазонов».
...Полковник никогда не отпускал от себя Фондерата. Уважал своего шофера за феноменальную зрительную память. Фондерат, мог проехать сотни дорог, и какую потом, бы ни назвал комбриг, находил ее без карты.
Александр Кириллович подвигает альбом ближе. Листает.
— Вот это — немецкие танки подбитые. Это уже где-то в Германии. Там, в основном, сосновые леса.
— А это в парке. Открытие памятника погибшим нашим воинам. Я на открытии был с полковником. Это было в 45-м году.
— Вот рейхстаг. Памятник как раз недалеко от него.
— А это Берлин разрушенный. Сейчас, если буду в Берлине, я его не узнаю...
...Фотографический снимок может пожелтеть, но сколько бы лет ни прошло — солдату на снимке всегда будет двадцать. И не прибавится морщин на лице полковника Сазонова. Так и с памятью. Что-то может стереться, забудутся даты, названия. Но след в душе, оставленный человеком, прошедшим с тобой до Берлина, не сотрут никакие годы.
Спрашиваю, каким был полковник,
— Жесткий, но справедливый. И смелый. Смелый другой раз до безумия. Вот пехота стала. Артиллерия уже расчистила путь, но какая-то там заминка у них, мало ли что бывает. «Давай, садись, поехали!» — «Куда, товарищ полковник?» — «На передовую».
Приказ есть приказ. Надо выполнять. И вот, выскочишь на передовую к окопам. Спокойно сходит, будто он в тылу, и командира роты или батальона ищет, а мне приходится наверху стоять, другой раз без всякого укрытия. А противник — всего в 400—500 метрах от тебя. Машина вся на виду. Пробивало и бак — затыкал палками, тряпками, чтоб бензин не вытек. Все было. Но ни разу не предложил мне спрятаться или укрыться. Через минуту-другую смотрю — пошла пехота вперед...
— Так он подымал пехоту в атаку?
— Вот именно. Командир артиллерийской бригады, он, можно сказать, всю войну чуть не на первой линии окопов провел. Я с ним и в рукопашных бывал...
В Польше это было. Наши пушки остались открытыми перед немцами. И автоматный, и гранатный бой пошел уже у орудий. Одному орудию особо досталось: водителя тягача убило, сам тягач покалечило. Убили командира орудия, а три бойца остались, отбивались из автоматов.
Позвонили полковнику. А он... Что такое для части орудие потерять? Это же позор! Тем более, часть была уже Краснознаменная, ордена Суворова I степени. В общем, заслуженная бригада, и потерять орудие — это позор.
«Поехали!», - приказал он мне
Адъютант садится, он и я. Приезжаем на батарею. А там уже рукопашный бой. У меня всегда гранаты в машине, автоматы. Выскочили им на подмогу. Давай отбивать гранатами, автоматами. Я развернулся, на крюк орудие надел — и успели все в машину. Скатился в ложок вместе с орудием и утащил его...
— Это на «эмке»?!
— Да, а что вы думали. Это сильная машина... И с километр я это орудие волок. За это полковника и меня наградили орденом Красной Звезды.
...Александр Кириллович вновь берет в руки фотографию Сазонова. Проводит пальцами в том месте, где ордена. Их много: Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, четыре ордена Боевого Красного Знамени, орден Суворова, орден Отечественной войны 1 степени. Медали.
Я спрашиваю, что стало с полковником после войны.
Фондерат вынимает из конверта узкую полоску бумаги. В ней несколько строк: «На Ваше письмо сообщаю, что генерал-майор артиллерии запаса Сазонов Николай Петрович умер 5 июля 1965 года».
...Александр Кириллович показывает еще одну фотографию: на железнодорожном полотне стоит крепкий парень в свитере и радостно улыбается.
— Сын. Георгий, — говорит Фондерат, — инженер, на БАМе работает. Строит мосты. Один уже сдали, через Амгунь. Сейчас второй достраивают. Сыном я доволен...
Георгию Фондерату сейчас столько же, сколько было его отцу, когда он ушел в огонь, в горе, в суровейшие годы армейского быта, — и в выстраданный жизнью таких бойцов День Победы. И нет им, солдатам Великой Отечественной, лучшей награды, чем радостные лица и достойные дела их сыновей.
Леонид ГОВЗМАН, наш корр.
(«МД», 9 мая 1978 г.)
P.S. От автора. Не о себе рассказал герой зарисовки, – о своем боевом товарище!
Человек с достоинством солдат войны Александр Кириллович Фондерат…
9 мая 2023