Создать свою тему оформления
0
ПОЭТИЧЕСКИЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ К «ПРОТОКОЛАМ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ»
Прогуливаемся недавно с приятелем по переходу на «Пушкинской». Интересуемся, чем торгуют, что почитать. Ищем новенькое.
Набредаем на компанию с плакатами. На плакатах: «Руки прочь от Саддама Хусейна!» Но лица — местные. Очень интересная компания. Одна дамочка, уже не очень молодая, обращаясь ко всем сразу, говорит, что, дескать, все у «них» идет по плану, и план этот изложен в «Протоколах сионских мудрецов». И призывает всех к бдительности.
Призыв очень интересует моего приятеля, придвигается он к уже немолодой дамочке и говорит негромко: «А вот я, говорит, хочу быть побдительнее. Где можно прочитать эти самые «Протоколы»?» Дамочка на него пристально смотрит. Сличает. А, надо сказать, приятель мой лицом — вылитый «коренной», хотя в графе пятой у него записано непотребное. Но дамочка паспорта не спрашивает и удовлетворенно отвечает: «Приходите завтра в Центральный дом офицеров Советской Армии на вечер поэта Сорокина, там все будет!»
Идем с приятелем на вечер. Билеты с рук у входа берем. Заходим. Раздеваемся. Народ есть, и все покупают газеты разные, брошюры: тут и «Пульс Тушина», и «Молния» (новая, между прочим, газета, выпускает ее Движение коммунистической инициативы во главе с депутатом Моссовета В.И. Ампиловым), и «Протоколы», и «Записки о ритуальных убийствах», и «Евреи и Талмуд», и «Мировой заговор», и еще много разного об «этом» — глаза разбегаются. Но приятель мимо всего этого ходит не радостный...
Полковник с подполковником, оба штабной упитанности, мимо всего этого ходят с другим настроением: спокойно и где-то даже с чувством глубокого удовлетворения.
Замечаю, что командиры очень внимательно просматривают предлагаемую литературу. Вот подходят они с «Возрождением России» в руках к бородатенькому продавцу, и который полковник гневно вопрошает:
— Это что такое!? У армии в гостях, а против армии идете?!
Бородатенький аж затрясся.
— Где? — говорит.
Полковник пальцем в газету тычет и читает:
— «Подписывайтесь, понимаешь, под воззванием Антивоенного Комитета!» Это что за Антивоенный Комитет такой?!
Бородатенький путано объясняет, что они не против армии, они за. Они против посылки солдат в Персидский залив.
Командиры успокаиваются и идут инспектировать остальное.
Купив что поинтересней, народ в зал проходит. Прошли и мы. Любителей поэзии не много, все больше ветераны и женщины климактерического возраста. Они и занимают первые ряды. Вскоре вводят солдат. Повзводно. Красные погоны, голубые, черные. Взвод, еще взвод. Вводят гладковыбритые сержанты. Ползала заполнили...
Началось.
С Сорокиным на сцену вышли еще восемь человек — должно быть коллеги-литераторы. А дамочка, приятных форм и в бордовом, объявила: «Сегодня здесь, в этих стенах, проводится творческий вечер прекрасного русского поэта Валентина Васильевича Сорокина». И коротко — биографию: дескать, с Урала, десять лет в мартеновском цеху, потом — цех литературный, но «плоть от плоти, кость от кости». Все как положено...
Выходит к микрофону поэт Сорокин и предупреждает, что до «перестройки» поэзия его, вся как есть, была запрещенная, а он — гонимый. И еще говорит, что через все стихи проходит образ «черного ворона».
И стал поэт Сорокин стихи читать.
Интереса ради, я кое-что записал, процитирую:
Мы не звали тебя, не просили,
Не лобзали при встрече в уста.
Ты явился, как жулик, в Россию
От ночного распятья Христа.
И теперь нас, куда б ни бросало, —
Всюду ты, как судьбы приговор,
Располневший от русского сала,
Первый в мире предатель и вор.
Это ты по кровавым законам,
Как фашист, раздевая стихи,
Мордовал музыканта икону
У скрипучей дубовой строки.
Это ты, в революции скорый,
Потерявший родительский дом,
В золоченые наши соборы
Лошадей загонял и коров.
Ничего над тобой не воскреснет,
Это ты, и озлоблен, и мглист,
Молодую славянскую песню
Заставляешь картавить, садист!
Ты уснешь на ковровых лежанках,
И тебя (неразборчиво. — В. Д.) поднимать
Боязливо заходит служанка —
Знаменитая русская мать!
В том же стиле, с тем же «большим поэтическим напряжением» — по мнению его соратника по борьбе Геннадия Лаврова — «замечательный русский поэт» прочитал не менее полдюжины ранее «запрещенных» стихов. Так и сыпал: «глашатаи без символа и веры», «на языке картавом и кургузом рассорили с украинцем меня, с грузином пылким, с тихим белорусом», «а те пришельцы из чужих краев, бесцельная кочующая нечисть»...
Слушал эти «поэтические» иллюстрации к «Протоколам сионских мудрецов», вглядывался в автора, и что-то знакомое чудилось мне в его лике. Малый рост. Залысины. Блеск глаз. Отрывистые жесты и речь... Осташвили! Который Смирнов. Только тот все больше прозой изъясняет свои взгляды на «пришельцев», а этот — рифмует.
Тот — прозой, а этот — рифмой.
Но тема — одна.
Вот «замечательный поэт», не скрывая своих чувств, бросает в зал: «Я ненавижу их, как смерть свою!»
Бурно реагируют лишь первые ряды: после каждого разоблачительного пассажа о «картавящих садистах» ряды взрываются овацией и криками «Браво!»
Одетый в мундиры отряд любителей поэзии Сорокина хлопает вяло, особенно в последних рядах, здесь все больше косят глаза на отдельно расположенных еще не увядшего вида дам...
О поэте Сорокине говорить невозможно, ибо поэзия в его стихах — субстанция неуловимая до такой степени, что обнаружить ее не проще, чем вступить в контакт с инопланетянами.
«Поэтический вечер» интересен не столько отсутствием поэтического, сколько наличием антисемитско-антидемократического. Первому — антисемитскому — богатый набор печатной продукции и рифмованные речи Сорокина — аргумент. Но поскольку держать внимание зала два часа на одном юдофобском дыхании сложно, да и не гуманно, то были паузы. И заполнили их гневным обличением «демократов» и «очернителей». Досталось «поповым», «собчакам», «ельциным». Особо досталось всеобщим охаивателям армии. Один поэт «из Питера», багровея от ненависти, проорал, завершая речь: «Никакие их авантюрные программы не пройдут, пока на земле будут жить такие поэты, как Валентин Сорокин!»
Нечто похожее услышал я несколькими днями позже: 23 февраля, на Манежной площади, другой поэт и артист Михаил Ножкин высказал перед многотысячной толпой свои главные мысли: «Армия — это передовые мозги, идеи, которые хотят развалить. Это единственное, что у нас осталось и что может нас вытащить из нищеты и дерьма!»
На том митинге я понял, что встреча с «замечательным русским поэтом» Валентином Сорокиным была увертюрой. Главные партии исполнили на Манежной...
...Уходили мы с приятелем чуть раньше окончания встречи, в тот момент, когда объявили «любимую песню поэта Валентина Сорокина».
«Славное море, священный Байкал», — грянуло в зале.
Хорошая песня.
Но к товарищу Сорокину отношения не имеет...
Василий ДВОРЫКИН
(«Народ мой», 1991)
Прогуливаемся недавно с приятелем по переходу на «Пушкинской». Интересуемся, чем торгуют, что почитать. Ищем новенькое.
Набредаем на компанию с плакатами. На плакатах: «Руки прочь от Саддама Хусейна!» Но лица — местные. Очень интересная компания. Одна дамочка, уже не очень молодая, обращаясь ко всем сразу, говорит, что, дескать, все у «них» идет по плану, и план этот изложен в «Протоколах сионских мудрецов». И призывает всех к бдительности.
Призыв очень интересует моего приятеля, придвигается он к уже немолодой дамочке и говорит негромко: «А вот я, говорит, хочу быть побдительнее. Где можно прочитать эти самые «Протоколы»?» Дамочка на него пристально смотрит. Сличает. А, надо сказать, приятель мой лицом — вылитый «коренной», хотя в графе пятой у него записано непотребное. Но дамочка паспорта не спрашивает и удовлетворенно отвечает: «Приходите завтра в Центральный дом офицеров Советской Армии на вечер поэта Сорокина, там все будет!»
Идем с приятелем на вечер. Билеты с рук у входа берем. Заходим. Раздеваемся. Народ есть, и все покупают газеты разные, брошюры: тут и «Пульс Тушина», и «Молния» (новая, между прочим, газета, выпускает ее Движение коммунистической инициативы во главе с депутатом Моссовета В.И. Ампиловым), и «Протоколы», и «Записки о ритуальных убийствах», и «Евреи и Талмуд», и «Мировой заговор», и еще много разного об «этом» — глаза разбегаются. Но приятель мимо всего этого ходит не радостный...
Полковник с подполковником, оба штабной упитанности, мимо всего этого ходят с другим настроением: спокойно и где-то даже с чувством глубокого удовлетворения.
Замечаю, что командиры очень внимательно просматривают предлагаемую литературу. Вот подходят они с «Возрождением России» в руках к бородатенькому продавцу, и который полковник гневно вопрошает:
— Это что такое!? У армии в гостях, а против армии идете?!
Бородатенький аж затрясся.
— Где? — говорит.
Полковник пальцем в газету тычет и читает:
— «Подписывайтесь, понимаешь, под воззванием Антивоенного Комитета!» Это что за Антивоенный Комитет такой?!
Бородатенький путано объясняет, что они не против армии, они за. Они против посылки солдат в Персидский залив.
Командиры успокаиваются и идут инспектировать остальное.
Купив что поинтересней, народ в зал проходит. Прошли и мы. Любителей поэзии не много, все больше ветераны и женщины климактерического возраста. Они и занимают первые ряды. Вскоре вводят солдат. Повзводно. Красные погоны, голубые, черные. Взвод, еще взвод. Вводят гладковыбритые сержанты. Ползала заполнили...
Началось.
С Сорокиным на сцену вышли еще восемь человек — должно быть коллеги-литераторы. А дамочка, приятных форм и в бордовом, объявила: «Сегодня здесь, в этих стенах, проводится творческий вечер прекрасного русского поэта Валентина Васильевича Сорокина». И коротко — биографию: дескать, с Урала, десять лет в мартеновском цеху, потом — цех литературный, но «плоть от плоти, кость от кости». Все как положено...
Выходит к микрофону поэт Сорокин и предупреждает, что до «перестройки» поэзия его, вся как есть, была запрещенная, а он — гонимый. И еще говорит, что через все стихи проходит образ «черного ворона».
И стал поэт Сорокин стихи читать.
Интереса ради, я кое-что записал, процитирую:
Мы не звали тебя, не просили,
Не лобзали при встрече в уста.
Ты явился, как жулик, в Россию
От ночного распятья Христа.
И теперь нас, куда б ни бросало, —
Всюду ты, как судьбы приговор,
Располневший от русского сала,
Первый в мире предатель и вор.
Это ты по кровавым законам,
Как фашист, раздевая стихи,
Мордовал музыканта икону
У скрипучей дубовой строки.
Это ты, в революции скорый,
Потерявший родительский дом,
В золоченые наши соборы
Лошадей загонял и коров.
Ничего над тобой не воскреснет,
Это ты, и озлоблен, и мглист,
Молодую славянскую песню
Заставляешь картавить, садист!
Ты уснешь на ковровых лежанках,
И тебя (неразборчиво. — В. Д.) поднимать
Боязливо заходит служанка —
Знаменитая русская мать!
В том же стиле, с тем же «большим поэтическим напряжением» — по мнению его соратника по борьбе Геннадия Лаврова — «замечательный русский поэт» прочитал не менее полдюжины ранее «запрещенных» стихов. Так и сыпал: «глашатаи без символа и веры», «на языке картавом и кургузом рассорили с украинцем меня, с грузином пылким, с тихим белорусом», «а те пришельцы из чужих краев, бесцельная кочующая нечисть»...
Слушал эти «поэтические» иллюстрации к «Протоколам сионских мудрецов», вглядывался в автора, и что-то знакомое чудилось мне в его лике. Малый рост. Залысины. Блеск глаз. Отрывистые жесты и речь... Осташвили! Который Смирнов. Только тот все больше прозой изъясняет свои взгляды на «пришельцев», а этот — рифмует.
Тот — прозой, а этот — рифмой.
Но тема — одна.
Вот «замечательный поэт», не скрывая своих чувств, бросает в зал: «Я ненавижу их, как смерть свою!»
Бурно реагируют лишь первые ряды: после каждого разоблачительного пассажа о «картавящих садистах» ряды взрываются овацией и криками «Браво!»
Одетый в мундиры отряд любителей поэзии Сорокина хлопает вяло, особенно в последних рядах, здесь все больше косят глаза на отдельно расположенных еще не увядшего вида дам...
О поэте Сорокине говорить невозможно, ибо поэзия в его стихах — субстанция неуловимая до такой степени, что обнаружить ее не проще, чем вступить в контакт с инопланетянами.
«Поэтический вечер» интересен не столько отсутствием поэтического, сколько наличием антисемитско-антидемократического. Первому — антисемитскому — богатый набор печатной продукции и рифмованные речи Сорокина — аргумент. Но поскольку держать внимание зала два часа на одном юдофобском дыхании сложно, да и не гуманно, то были паузы. И заполнили их гневным обличением «демократов» и «очернителей». Досталось «поповым», «собчакам», «ельциным». Особо досталось всеобщим охаивателям армии. Один поэт «из Питера», багровея от ненависти, проорал, завершая речь: «Никакие их авантюрные программы не пройдут, пока на земле будут жить такие поэты, как Валентин Сорокин!»
Нечто похожее услышал я несколькими днями позже: 23 февраля, на Манежной площади, другой поэт и артист Михаил Ножкин высказал перед многотысячной толпой свои главные мысли: «Армия — это передовые мозги, идеи, которые хотят развалить. Это единственное, что у нас осталось и что может нас вытащить из нищеты и дерьма!»
На том митинге я понял, что встреча с «замечательным русским поэтом» Валентином Сорокиным была увертюрой. Главные партии исполнили на Манежной...
...Уходили мы с приятелем чуть раньше окончания встречи, в тот момент, когда объявили «любимую песню поэта Валентина Сорокина».
«Славное море, священный Байкал», — грянуло в зале.
Хорошая песня.
Но к товарищу Сорокину отношения не имеет...
Василий ДВОРЫКИН
(«Народ мой», 1991)
